«На первой тренировке я спровоцировал драку». Самый необычный способ войти в историю

Денис Романцов поговорил с Анатолием Федотовым.

В двадцать один год Федотов играл в финале Кубка Канады, а в двадцать шесть, после двух чемпионств с «Динамо», уехал в Виннипег, став единственным хоккеистом в истории НХЛ, который сначала сыграл в лиге, а только потом был задрафтован.

- В НХЛ вы уезжали через агента Марка Гандлера?

– Да. Он одним из первых узнал, что из СССР начинают свободно выпускать игроков, и стал заключать с ними договора на ведение переговоров с командами НХЛ. Многие динамовцы – Вожаков, Попихин, Фахрутдинов – решили, что им в Америку поздновато, а молодые доверились Марку Гандлеру. В плей-офф-91/92 я забросил пару шайб. Подошел Гандлер: «Майк Смит (менеджер «Виннипега») в восторге. Предлагает двусторонний контракт. Я верю, что ты заиграешь». Я поехал в «Джетс» и на первой же тренировке спровоцировал драку.

- Как так?

– Поставил на уши лидера команды Кейта Ткачака, зазевавшегося при приеме шайбы, и он стал за мной гоняться, чтобы отомстить. Я неплохо провел выставочные матчи, но в основе было много высокооплачиваемых защитников с односторонними контрактами, чья зарплата не менялась при отправке в фарм-клуб, и меня сослали в команду АХЛ «Монктон Хоукс» В январе я отыграл очередной матч, поужинал с партнерами и вернулся домой в четыре утра. Через пятнадцать минут звонок: «Анатолий, это Смоки, администратор. Ты летишь в Виннипег через два с половиной часа. Я собрал тебе форму. Вызывай такси – и на арену за клюшками и формой».

- Ваша реакция?

– Подумал: хорошо, что не пил за ужином – я за рулем был. Не зная, на сколько улетаю, я на всякий случай сложил в чемодан шесть цивильных костюмов (в Штатах дурной тон – два дня подряд показываться в одинаковой одежде: если приходишь второй день в том же, тебя поддевают: «Ты чего, дома не ночевал?») и поехал за формой, а оттуда в аэропорт. Семь утра. У «Виннипега» игра вечером. Лететь – шесть часов с пересадкой. А я не спал ни фига. Заселился в отель. Перекусил. До игры – три часа. Попытался уснуть – стук в дверь. Открываю – Игорь Уланов: «Ну, ты как?» – спрашивает. – «Да звездец. Никак». – «Тогда поехали во дворец». Обыграли «Эдмонтон», и я отдал два голевых паса.

- Что потом?

– Лежу в номере, офонаревший от этого 27-часового промежутка, за который я без сна провел две игры в двух лигах. Снова пытаюсь уснуть – звонит Гандлер: «Поздравляю, молодчик. Супердебют. Майк Смит говорит, что не ошибся в тебе. Через три дня тебя берут на выездную серию из шести матчей». – «Спасибо, я рад». Утром попарился в бане, пообедал с нашими ребятами – у Лехи Жамнова как раз дочка родилась, – а назавтра вызвали к генменеджеру: «Оказывается, если ты не выбран на драфте, то не можешь играть за «Виннипег». Остаток сезона я доиграл в фарм-клубе, а летом меня задрафтовал «Анахайм». На задней стороне моей анахаймовской карточки написано, что в истории НХЛ я такой один: сперва дебютировал, а потом задрафтовали.

Игорь Уланов: «Первую шайбу в НХЛ забил бывшему парню своей девушки»

- Играя в Японии, вы затеяли драку с канадцами, и судья полчаса решал, как вас наказывать.

– Да это не я затеял, просто сцепились, там и без меня драчунов хватало. В Японии был лимит – не больше двух иностранцев, и в команде «Одзи» мы играли с Володей Крамским (остальные – японцы), а в той игре против нас вышла команда с десятью канадцами, которые считались полу-иностранцами – имели японских предков.

- Как вам жилось в Японии?

– Комфортно. Экзотика всегда меня манила. Там у меня родилась дочь Анна. Я приехал с идеальным английским и ходил с местными в японские кафе. Меня звали на дни рождения и свадьбы. Переводчик радовался: «Наконец-то мы русских узнали. До вас тут играли Шадрин, Голиковы, Старшинов, Ляпкин. Без переводчика они и шага не могли сделать». Утром и вечером он помогал им на тренировках и в быту, а в выходные его забирали жены наших игроков – для помощи в шопинге.

- К чему в Японии привыкали с трудом?

– Приведу пример. Получив первую зарплату, я подошел к банкомату, а там – иероглифы. Говорю сотруднице банка, стоящей рядом: «Хочу снять 30 тысяч иен». – «Секунду». Привела какого-то менеджера : «Какой у вас вопрос?» – «Все тот же. Деньги хочу снять». – «А, деньги. Подождите, пожалуйста». И убежал. Притащил еще кого-то. Так повторилось еще раза четыре, а я жду, как чудак, минут двадцать. В общем, ко мне в седьмой раз кого-то привели. «Чем помочь?» – «Нужно 30 тысяч иен. В восьмой раз это говорю». – «Вот сюда нажмите». – «О, спасибо». Они мне все поклонились и ушли. «Той девушке не положено давать консультации иностранцам «, – сказал мне потом переводчик. – «А почему она сразу не привела того, кто мне все объяснил?» – «Это руководитель банка. Ей не положено к нему ходить, она привела своего непосредственного начальника, а тот – своего. И так далее».

- В Японии вы получали больше, чем в Америке?

– Намного больше. Сама-то зарплата была выше на 15-20 тысяч долларов, но команда, принадлежавшая крупнейшему бумажному комбинату, еще и предоставляла много разных бонусов и сертификатов – например, на бесплатную заправку, квартиру, телефонные разговоры и медицинскую страховку. В Японии нет ни одного предприятия, где меньше четырнадцати зарплат: в декабре – зимний бонус, в июне – летний. И это фирмы с низшим рейтингом. А топовые компании два раза в год выплачивают бонус в размере шести зарплат: то есть сотрудники получают двадцать четыре зарплаты в год. Американцы писали: «Японцы скоро обанкротятся от такой заботы о людях».

- Чего ж не остались?

– Хотел двух- или трехлетний контракт, а японцы давали только на год. Дэйв Кинг, консультировавший сборную Японии, хорошо меня отрекомендовал, и финская «Таппара» факсом прислала мне контракт. Капитаном «Таппары» был Валерий Крюков, немного говоривший по-русски, но при этом он – финн, родился в Хельсинки. Моя игра понравилась Борису Майорову и Игорю Тузику, и я попал на чемпионат мира-1997. В предпоследней игре с Канадой отпасовал Фокину, тот промахнулся мимо шайбы, она изменила направление, и вратарь Михайловский не среагировал. Отдай я вперед, а не назад, этого могло бы не случиться. Мы проиграли 1:2 и не вышли в финал. 

- Как на команде сказывалось то, что главный тренер Игорь Дмитриев был неизлечимо болен?

– Из-за постоянных мигреней он скорее присутствовал, чем тренировал, а по факту игроки понимали: главный – Борис Михайлов, которому помогали Тузик и генеральный менеджер Касатонов.

- Какие ощущения остались от возвращения в российскую лигу после девяти лет заграницы?

– Ничего позитивного. Полнейший бардак и несоблюдение договоренностей. В «Молот» меня позвал Василий Первухин, мой бывший напарник. До него тренером в Перми был Валерий Постников. Он ушел в «Ладу», там у него не сложилось и он стал вести подкопы, чтобы вернуться в «Молот». Нездоровая ситуация. Поиграв год в «Молоте» и «Витязе», я решил, что лучше уж никакого хоккея, чем такой. Только через несколько лет ситуация в нашем хоккее стала улучшаться.

- Как после хоккея попали в гольф-клуб?

– Разговорился с шотландцем, профессиональным гольфистом. «У нас элитный яхт- и гольф-клуб. Иди ко мне заместителем». Меня это заинтересовало. Когда приезжали иностранцы, я помогал с переводом и решал организационные вопросы. Однажды, не доезжая двух километров до поворота с Дмитровки в этот гольф-клуб, я влетел в аварию. Пятнадцать дней пробыл в коме. Очнулся в реанимации – голый, документы и телефон остались в машине. Какая-то женщина спросила: «А почему к нему за две недели никто не приходил?» Пошла в милицию: «У вас было ДТП такого-то числа?» – «Да, вот – Иванов и Федотов». – «Так Федотов у нас лежит, и никто об этом не знает». – «А нам-то что?»

- Из той больницы вас вытаскивал Михаил Татаринов?

– Да. Очнувшись, я не мог вспомнить ни одного номера. Только через несколько дней в памяти всплыл телефон Игоря Тузика. Дышать было тяжело, в меня какие-то трубки вставили, но я прохрипел, что нахожусь в лобненской больнице. Тузик: «Елки-палки. Что-нибудь придумаем». Наутро слышу из коридора голос Татаринова и Семака. Они с доктором «Динамо» Коновым отвезли меня в медсанчасть Одинцово. Там я начал поправляться.

- Почему за вами приехали именно Татаринов и Семак?

– Мы вместе со времен юношеской сборной, играли за «Динамо», общаемся до сих пор. Однажды я Мишу Татаринова отвез в больницу. Ему нужна была срочная помощь врачей.

- Это было после его выхода из тюрьмы?

– Да. И за несколько месяцев до моей аварии.

- Что потом?

– У меня был перелом грудной клетки, ребер и бедра. Мне вставили штифт и прикрутили его на болты. Нога зажила, болты достали, я заиграл в хоккей, а лет через шесть начались резкие боли. Оказывается, во время лечения мне занесли инфекцию, которая разъела всю шейку бедра. Даже наступить не мог на ногу. Врач сказал: «Нужно ставить протез». Поставили, но опять проснулась инфекция. Консилиум решил: срочно вынимаем протез, ставим временный цементный имплантант для удаления инфекций и смотрим на реакцию. Сейчас я на костылях, потому что имплантант на жидкой основе – на ногу наступать нельзя. Тридцатого апреля – после окончания сезона у моих команд – будет новая операция: вставят протез, с которым можно и прыгать, и бегать.

- Сейчас вы тренируете?

– Да, две команды – «Премьер» и «Тигры». В первой – любители: например, фотограф «Динамо» Александр Козлов, а также люди из администраций президента и правительства, топ-менеджеры российских компаний. В прошлом году мы стали первыми, все матчи плей-офф выиграв по буллитам. Во второй моей команде – бывшие профессионалы: Николишин, Харитонов, Ждан, Шаламай, Трощинский, Лещев. Тренируемся на ЦСКА. Часто – после игр КХЛ. Однажды там случилось два овертайма, и мы отменили занятие – не ночью же тренироваться. Утром-то на работу: у меня в команде и детские тренеры, и генменеджеры клубов, и директор школы ЦСКА Алексей Деев.

«В детстве надел ракушку поверх трусов. Тренер воскликнул: «Выметайтесь со льда»

- Когда последний раз ездили домой, в Саратов?

– Осенью 2012-го. При участии Станислава Гридасова был организован вечер саратовского хоккея. Юрий Ляпкин и Сергей Шепелев провезли по детским школам дубликат трофея за победу на чемпионате мира-2012. Вечером – благотворительный аукцион, для которого Гридасов привез, например, свитер Ягра с автографом. На собранные деньги купили экипировку и клюшки для детей, играющих на новой хоккейной коробке под Саратовом. Сам я в 4-5 лет катался на замерзшем пруду в саратовском городском парке. Лед потрескивал, гулял – однажды я провалился, но успел зацепиться за лед клюшкой.

- Почему занялись именно хоккеем?

– Сначала я ходил в бассейн. Прыгал с вышки, но после фильма «Человек-амфибия» не выныривал после прыжка, а уплывал подальше. Тренер терял меня из виду, волновался – народу-то в бассейне полно. Однажды разозлился: «Может, тебе подводным плаванием заняться?» Я обиделся, ушел в хоккей и в 16 лет – после «Золотой шайбы» и школы «Кристалла» – сыграл за сборную U17 на юношеском чемпионате Европы в Норвегии. В 1986-м мы обыграли Канаду на молодежном ЧМ. Наутро вышла заметка: «Канадцы играли за идею, а сборную СССР прилично стимулировали финансово». Американский журналист Заславски крутился в нашем отеле, выведывал что-то у массажистов и игроков, а те и по-английски-то толком не говорили. На самом деле премии наши были незначительны.

- Самая необычная поездка с младшей сборной?

– В Северную Корею. На турнире в Пхеньяне отменили финальную игру с чехами из-за смерти Брежнева. Нас вызвали в генконсульство: «Скорбите. Случилось несчастье. Нельзя играть в такой день». Дальше – траурный митинг и минута молчания. Еще из той поездки запомнилось, что во время экскурсии корейцы рассказывали: «Вот этот объект выстроили за одиннадцать месяцев, хотя обычно он строится четыре года. Правда, погибло здесь три тысячи человек».

- Вратарем вашей сборной был Евгений Белошейкин, повесившийся в тридцать три года. Каким он вам запомнился?

– Баламут, веселый питерский парень. Не замкнутый, как многие вратари. Борис Михайлов рассказывал: в середине девяностых Белошейкин просился к нему в СКА. Борис Петрович дал Евгению шанс. Белошейкин получил форму, место в раздевалке, провел пару тренировок, а потом пропал. Видимо, хотел выйти из депрессии – и не получилось.

– Ваши первые ощущения после перехода из «Кристалла» в «Динамо»?

– После первой тренировки минут сорок сидел ошалевший. Во рту пена, в голове шум. Думал: как здесь люди-то выживают? Один игрок сломал ключицу, и сказал: «Не могу держать клюшку», а тренер Моисеев – ему: «Но ноги-то здоровые? Побегай по сугробам». В Новогорске огромное поле – метров 250, снег там никто не чистил, и Моисеев велел пробежать туда-обратно десять раз, пока команда тренируется. После тренировки смотрит: в заснеженном поле – протоптанная тропинка. «А откуда я знаю, сколько раз ты пробежал? Завтра – чтоб было двадцать дорожек».

– Чем еще были необычны тренировки «Динамо»?

– Каждое утро первые двадцать минут мы работали в 14-килограмовых поясах. Играли в них на ограниченном пространстве один на один или два на два с условием: забивать можно в любые ворота. Только перекрыл путь сопернику, а он развернулся в другую сторону и опять за ним гонись. Играли и в регби на льду, кувыркались на асфальте, бегали по ступенькам с партнером на плечах – а Витя Глушенков, например, весил под 110 кг. Бывали и изощрения – один цепляется сзади, другой спереди – и тащишь двух человек. От нагрузок шумело в ушах, но эффект я ощутил в игре – через два года меня взяли на Кубок Канады.

«Я устал от бесправия, не хотел быть рабом». Защитник ЦСКА, ставший строителем мотоциклов

– Каким вам там запомнился Виктор Тихонов ?

– Он моментально ориентировался во время игр. Не расставался с ежедневником, куда записывал – кто в каком настроении, кто опоздал на пару минут на обед или еще куда, чтобы больше знать об игроках и исходя из этого формировать пятерки. Жестко критиковал за ошибки, но после одной из контрольных игр люди валились на пол от его слов: «Ты здоровый парень, а во время игры сидишь с грустными глазами – как корова, которую кормят, но не доят и к быкам не пускают». После поражения от Канады в финале Тихонов был в ярости от судейства. Быкова перевернули на уши, но судья отвернулся, не удалил канадца, и мы пропустили. В раздевалке Виктор Васильевич кричал своему помощнику Дмитриеву: «Скажи им, что больше мы сюда не приедем». Секундный порыв гнева.

– Почему после первого чемпионства с «Динамо» вы пропустили целый сезон?

– Сказал Юрзинову, что хочу уйти из команды. Считал, что на предсезонке попал в опалу к тренеру, что ко мне больше всего претензий. У меня и с Моисеевым была похожая ситуация. Он критиковал меня с сарказмом, называл «кудесником» и «дуборезиком». Я спросил: «Вы чего хотите? Я ж не подросток, чтоб поливать и высмеивать меня при всей команде». Моисеев отговорил меня от ухода, а Юрзинов спустя два года сказал: «Раз решил – уходи». Я был уверен, что спокойно смогу играть в «Спартаке» или «Крыльях», но новую команду так и не нашел.

– И чем занимались?

– Катался в Сокольниках с другими невостребованными игроками. На одной из тренировок стоял на пятачке, оттолкнул нападающего, повернулся в сторону броска и получил шайбой в левый глаз. Перелом глазной орбиты в четырех местах, открытый перелом носа. Разрыв всего, чего можно – зрачка, радужной оболочки, хрусталика. Полная потеря зрения. Подносили яркую лампу: «Видишь?» – «Темнота».

– Что дальше?

– Глаз настолько заполнился кровью, что я не мог его открыть. Сделали надрез, откачали кровь, провели ревизию глаза без наркоза. Потом каждый день делали укол в глаз, замораживая его специальными каплями. При этом был хруст, словно яблоко резали. Через пару месяцев меня отправили в глазной институт: выписали там витаминки и велели ждать. На одном из обследований врач удивилась: «Впервые вижу. Хрусталик был оторван, а сегодня вернулся на место». Никто из врачей не знал, как так вышло. «Благодари Бога», – сказали. Спустя три месяца я вышел на лед.

- Как снова попали в «Динамо»?

– Когда зрение вернулось, я подошел к Юрзинову и попросился назад. «Не возражаю, – ответил он, – Но места заняты. Набирай форму во второй команде». Я стал ездить с молодежью в Глазов, Кирово-Чепецк, Оренбург – в поездах с разбитыми стеклами. Вспомнил забытые эмоции от путешествий с саратовским «Кристаллом» и энгельским «Химиком». В середине сезона меня вернули в основу. Мы выиграли чемпионат, отдохнули две недели на Мальте в качестве поощрения от руководства, и вскоре я улетел в Виннипег.

- Почему спустя три года оставили Америку?

– Надломился. Босс «Анахайма» Джек Феррейра любил наш хоккей и, кроме меня, взял Шталенкова, Касатонова, Семенова. Но Марк Гандлер опять заключил мне двусторонний контракт на 200 тысяч в «Анахайме» и 75 тысяч в фарм-клубе. Мне было трудно конкурировать, например, с Майлзом О’Коннором, получавшим по одностороннему контракту 600 тысяч долларов в год. «Менеджер понимает, что ты сильнее, – говорил Гандлер, – но ему не выгодно поднимать тебя и опускать в фарм О’Коннора». – «Да это ежу понятно. Тогда пересматривай летом мой контракт». – «Я поговорю с Феррейрой».

- И что?

– Так и не поговорил. Условия контракта остались теми же. Играя в фарм-клубе «Анахайма», я выучил английский, потому что делил квартиру с канадцем Скоттом Шартье, имел хорошую для защитника статистику, но с НХЛ не повезло. В основе травмировался Касатанов, но я как раз в то время лечил колено и вместо меня дали двухнедельный контракт Дону Максуину. Он понравился, его продлили на месяц, потом – на три года, хотя до 29-ти лет Дон почти не играл в НХЛ. Американская мечта. Я был в том же возрасте, и после трех лет неудачных попыток закрепиться в НХЛ решил, что это не мое.

– Вы общались с Гандлером после отъезда из Америки?

– В 2002 году встретились в московском «Марриотте». Он предложил мне стать его представителем в России – ездить по городам и договариваться с хоккеистами. Я отказался. Мозги устали от хоккея, накопилось много травм. И самомнение было такое, что не хотел ни за кем бегать, представляясь агентом. Тогда я не связывал свою жизнь с хоккеем, но в нашей стране трудно было что-то планировать в те годы – из-за частых изменений законов и правил, любая долгосрочная цель может превратиться в мираж. Несколько лет назад я взял под опеку юных хоккеистов, и этим летом они будут подписывать контракты с клубами МХЛ, ВХЛ и КХЛ. Сколько я еще пробуду тренером – неизвестно, а в агентской работе есть перспектива.

Фото: Gettyimages.ru/Bruce Bennett Studios; facebook.com/anatoli.fedotov; REUTERS/Grigory Dukor; РИА Новости/Дмитрий Донской