Автобиография Месута Озила. Глава 1. Мой постыдный дом
Мой брат Мутлу (слева) и я всегда были близки в детстве, а теперь он работает моим агентом наряду с Эркутом Сёгутом.
Я стою на верхней ступеньке лестницы, ведущую в подвал, смотрю в темноту. Насколько я помню, выключатель над перилами был сломан. Как и многое другое в этом здании на Борнштрассе в районе Бульмке-Хюллен в Гельзенкирхене – моём доме.
Например, парадная дверь настолько покорёженная, что нам, детям, приходилось использовать всю силу наших тел, чтобы её открыть. Каждый раз она царапала пол. В серых металлических почтовых ящиках были вмятины.
У нашего дома не был даже нормально указан номер. Может кто-то и прикрепил номера, но после многочисленных ветров и дождей они попросту упали, и никто не хотел их ставить обратно. Во всяком случае, кто-то зелёным спреем нарисовал 30 на белом фасаде.
Я хочу спуститься в подвал, чтобы взять свой велосипед. Но я не осмелюсь сделать это сам. Ни у кого из детей не хватает смелости зайти в это жуткое место в одиночку. Там так воняет, что нужно задержать дыхание, спуститься туда и вернуться как можно быстрее. В основном подвал пахнет мочой, хотя я не знаю, писали ли там мои соседи, или же вонь исходит от крыс, которые живут там стаями.
Да, эти огромные противные крысы оккупировали подвал, и с каждым годом их становится всё больше и больше. Дети постарше рассказывали нам, как крысы наносили соседям серьёзные раны. Они убедили нас, что грызуны будут кусаться, если мы вторгнемся на их территорию.
Но мы не можем оставить наши велики около дома. Их сразу же украдут. А для меня велосипед, как золото. У меня было мало ценных вещей. Мои родители долго и усердно работали, чтобы купить этот велосипед. Так что ничего не остаётся, кроме как тащить его в этот страшный подвал со страшными крысами. Даже когда нас двое, у нас кишка тонка туда спуститься. Только в сопровождении моего старшего брата Мутлу мы безбоязненно заходим в этот подвал. В основном группа из пяти ребят спускалась вместе, кричала во весь голос и топала ногами, чтобы спугнуть грызунов.
Я живу со своей семьёй на четвертом этаже, на самом верху. У нас маленькая квартира. Мои сёстры Несе и Дуйгу делят спальню. Я и мой брат Мутлу спим в другой комнате. У него есть кровать, а у меня просто матрас, который мы убираем по утрам, чтобы было чуть больше места для игр. Никакой приватности.
Но, по правде говоря, мне нравится наша квартира, несмотря на жуткий подвал. Мои родители пытались сделать её как можно уютнее.
Что скажет модельер Гвидо Мария Кречмер о наших с Мутлу нарядах?
Но когда я позже начал играть за «Рот-Вайсс Эссен», чьих игроков неподалёку подвозил автобус, я стыдился своего дома. Некоторые из детей жили в невероятно хороших местах. У них были частные дома с собственными садами. Мне было так стыдно, что я дал клубу другой номер дома. Я шёл от своего дома на Борнштрассе 30 в другой конец улицы, где стоял впереди здания, у которого, по крайней мере, нет разбитых окон.
Мы никак не могли получить квартиру побольше, где у каждого ребёнка есть своя комната, и не в таком старом доме.
Моя мама и так трудится, как сумасшедшая. Она школьная уборщица и работает двойную смену. Первая с 7 утра до 4 вечера, вторая с 7 до 10 вечера. Она ломает спину ради нас, детей. Хотя я никогда не слышал, чтобы она жаловалась, я видел, как она измотана. Иногда, когда она думает, что никто не смотрит, она держится за свою перегруженную спину и выгибает её.
Она жертвует собой ради нас. Уборка, уборка и ещё раз уборка. Её жизнь сосредоточена только ради обеспечения семьи, и, кажется, её не заботит, что вся жизнь проходит мимо неё. У мамы нет времени на хобби. И на нас его нет, поскольку ей всегда надо работать. Когда я возвращаюсь со школы, меня не ждёт обед за столом. У меня нет мамы, которая радостная открывает дверь, гладит меня по голове и спрашивает, как прошёл мой день. Когда нужна помощь по школе, её рядом нет.
Мои бабушка и дедушка забрали мою мать из школы после девятого класса. После ей пришлось зарабатывать во благо семьи. Они не могли позволить себе хорошее образование, и мы, дети, тоже страдали от нехватки денег. Поэтому я не ходил в детский сад. У моих родителей попросту не было средств. Позже, они не могли позволить себе нанять репетитора для меня или моих братьев и сестёр.
Когда я приходил домой со школы, я заботился о себе сам. Никто не проверял, сделал ли я домашнюю работу, и не рассказывал сказки перед сном. Мой отец тоже горбатился за каждый цент. Сначала он работал на кожевенной фабрике. Потом у него был чайный салон, а после киоск. Затем он открыл бильярдный зал перед тем, как трудиться на заводе Opel. Он неоднократно переосмысливал себя, чтобы обеспечить семье хорошую жизнь. Он был безработным множество раз, но он всегда старался вернуться к работе.
Десять семей жили в нашем доме. Девять из них приехали из других стран. Во всём Борнштрассе практически не было немцев. Мы, иностранцы (таким я считал себя в детстве), жили в основном между собой. Редко иностранцы жили среди немцев.
До чётырех лет я говорил только на турецком. Дома только на нём и говорили. Но даже за пределами нашей квартиры я никогда не сталкивался с немецким языком. Из-за того, что я не ходил в детский сад, мне не приходилось его учить.
Так что для меня подвал был «bodrum». Он был не тёмным, а «karanlık». Он нагонял не страх, а «korku». Особенно из-за «sıçan», т.е. крыс. Вместо «доброе утро» я говорил «Günaydın», когда заходил в кухню по утрам. Ливанские дети, с которыми мы играли в футбол, интегрировались с нами, турками (мы были в большинстве), и мы тоже выучили их язык.
Перед тем, как пойти в школу, я провёл год в подготовительном классе, созданном, чтобы облегчить переход из детского сада в начальную школу. Но в первую очередь она помогает детям, неподготовленным к школе.
Девяносто девять процентов учеников были иностранцами. Хотя в классе нас учили на немецком, никто конечно на нём не говорил на переменах или по пути домой. Это значит, что мне почти никогда не приходилось говорить на немецком. Только когда меня просил учитель. Я учил язык своей страны слишком медленно. Четыре часа немецкого в школе были уравновешены двенадцати часам турецкого.
Немецкий звучит так забавно, так строго, так жёстко. Склонение и интонация сильно отличались от турецкого. Ещё я был запутан тем, что некоторые буквы звучат по-разному. Например, турецкое Z произносится, как «С».
С грамматикой у меня не складывалось. Лучше скажу, что это была катастрофа. Долгое время я писал сочинения без всякой пунктуации. Когда их выдавали обратно, я был разочарован. Повсюду красные кружочки, много подчёркнутых слов и бесконечные обозначения ошибок на полях. То же самое и с диктантами. На то, чтобы выучить все артикли, потребовались годы. Позднее я начал понимать, какого рода немецкое слово, обозначающее собаку.
Читать книгу перед всем классом было для меня настоящей пыткой. Мне было трудно читать книги. В те дни я думал, какой это позор. Сейчас я понимаю, насколько важно образование. Я постоянно внушаю это моей младшей сестре Дуйгу, и она стала первым членом семьи, которую допустили к выпускным экзаменам. Я ей постоянно повторяю: «Сейчас недостаточно просто сдать экзамены. Ты должна быть одной из лучших в своём классе. Тебе надо учиться. Ты должна с головой окунуться в учёбу».
Я искренне надеюсь, что однажды Дуйгу поступит в колледж, и я, конечно, оплачу её обучение. Поэтому я попросил своего агента Эркута Сёгута, который представляет меня вместе с моим братом Мутлу, чтобы он тоже с ней поговорил, насколько важно учиться. Объяснял, как весёло быть студентом. Я не могу с ней об этом говорить. Я даже не видел лекционный зал. Но Эркут может. Он начал свой путь из малообеспеченной среды, изучал право, а теперь он известный юрист. Его слова имеют больший вес, чем мои.
Моя мама Гулизар всегда любила нас, детей, несмотря ни на что, и оба моих родителя подталкивали меня идти своим путём.
Ещё я сожалею, что мои родители не говорили с нами по-немецки, когда мы были маленькими. Я не осуждаю их решение говорить дома по-турецки, ибо ничего злого в этом не было. Они не пытались нам навредить. В конце концов, турецкий всегда был языком, на котором им удобно говорить. Языком общения с друзьями и соседями. Язык, который лучше позволял выражаться. Но прежде всего турецкий был языком их родителей. Они сами росли с турками.
Оба моих деда приехали в Германию в середине 60-х. Они были шахтёрами в Зонгулдаке, турецком городе на побережье Чёрного моря. Они работали за гроши, и то не всегда. Тогда работу было трудно найти, особенно в сельских местностях. Когда Германия заключила соглашение с Турцией, по которому сотням тысяч турков было разрешено работать у них, мои деды тоже поехали туда в поисках лучшей жизни. Almanya (Германия по-турецки- прим. пер). Земля труда. Земля богатств. Земля улучшений. Немцы хотели моих дедов, и они отправились в путешествие в неизвестность, оставив своих жён и детей, что было для них очень больно. Работать, копить, вернуться богатым – это был их план. Им даже дали что-то типа инструкции, чтобы они не наделали ошибок в стране столь им чуждой. Işçı olarak Almanya' ya nasıl gilidir? (Как работать в Германии) – название брошюры, опубликованной турецкими властями. Там написано: «Работайте не покладая рук и быстро запоминайте, чего раньше не знали. Строго следовать правилам вашего рабочего места. Не опаздывайте. Никогда не берите больничные, если в этом нет необходимости».
Мои деды выучили эти указания наизусть. Они работали с честью. С усердием. С упорством. Без жалоб. Они работали по контракту, часто с простудой и болью в спине. Откладывался каждый пфенниг (тогда евро ещё не было). Хотя Германия и звала иностранных рабочих, но она не платила им на обучение немецкому языку, по крайней мере, не платила моим дедам. Чтобы рабочие понимали распоряжения, были наняты переводчики. Мои деды не сочли необходимым тратиться на язык. В конце концов, они не планировали оставаться в Германии надолго. Самое важное для них было заработать деньги на лучшую жизнь в Турции и не потратить ни пфеннига.
Позже оба деда привели своих жён. А жёны привели своих детей. Маме и папе было тогда по два года.
Мои деды скучали по шуму моря, по пляжам Капуз и Узункум, по сталактитовым пещерам Gökgöl Mağarası. Они скучали по рёву корабельного гудка, как только приплыли на порт. По визгам чаек. По рыбе, которую мой дед ловил на молу. Скучали по старым друзьям. По старой жизни. Но уверенность в завтрашнем дне, которую давали трудно заработанные деньги, была важнее их желаний.
Так мои деды остались в Германии со своими детьми. Когда папа и мама подросли, они сыграли свадьбу, организованную их отцами. Моим родителям не посчастливилось встретиться, как обычной паре. У них не было первых свиданий. Папе не приходилось завоёвывать маму. Их просто свели, такова была традиция. При этом мне казалось, что родители любили друг друга.
Рядом с мамой и папой были их родители, турецкие друзья и турецкие соседи. Куда б они ни выходили, они были с турками, так что они могли обойтись без немецкого. Наверно поэтому они думали, что моему брату Мутлу, сёстрам Несе и Дуйгу и мне тоже не нужен немецкий.
Я думаю, они просто не знали, что совершили ошибку, не научив детей языку страны, в которой они родились.
Долгое время каждый урок немецкого мне представлялся, как бег с препятствиями. На каждой преграде я застреваю или теряюсь. Дело было не в том, что я спотыкался об препятствия. Я чувствовал, что никогда не пересеку финишную черту.
Так что тем, кто переезжает в другую страну, неважно откуда, вот вам мой совет. Учите язык. Пытайтесь завести друзей из этой страны. Обращайте внимание на ваше окружение. Не живите в изоляции. И самое важное – читайте!
Телеведущая Назан Эккес написала книгу о своём жизненным опыте как женщины, родившейся в Германии с турецкими корнями. Она брала у меня интервью для своей книги «Доброе утро, Запад», и там была замечательная фраза: «Моё сердце бьётся по-немецки, и ещё моё сердце бьётся по-турецки». Эта мысль мне очень близка, потому что я думаю, как немец, и чувствую себя, как турок.
Как же часто меня спрашивали, какой я национальности. Турок? Или немец? Я в душе больше турок, или характером больше напоминаю немца?
Не нравится мне эта исключительность. Я не тот и не другой. У меня есть отличные друзья среди турков, но и среди немцев тоже, они много значат для меня. Я встретил Фабиана, первого немецкого друга, когда я был семилетним игроком «Вестфалии». Он играл в основном на воротах и был капитаном команды.
Я рос с мальчиками из Ливана, и на протяжении моей карьеры я жил в Лондоне и Мадриде и завёл друзей из разных уголков мира: Карим Бензема из Франции, Серхио Рамос из Испании, Криштиану Роналду из Португалии.
Мне повезло, что я могу взять самое лучшее из немецкой и турецкой культур. Я соблюдаю турецкие традиции и пробую немецкие.
Вот один пример. Когда я был ребёнком, мы не отмечали ни день святителя Николая, ни Рождество – они не считаются официальными праздниками в Турции. До поступления в школу я не знал, что в Германии 5 декабря кладут ботинки за дверь, а на следующее утро они были забиты сладостями. Никогда так не делал.
24 декабря мы тоже не отмечали. Когда мне стало двадцать с небольшим лет, я наконец-то смог насладиться классическим рождеством со всеми атрибутами, всё благодаря моей тогдашней девушке Мэнди. С ёлкой, которую мы выбрали и украшали вместе, с подарками и с большим семейным ужином. Прекрасный опыт.
Семейное пиршество во время сочельника чем-то напоминает Ураза-байрам – один из тех религиозных праздников, которые мы отмечали с семьей, будучи детьми. Ураза-байрам проходит после 30-дневного поста. Это время, когда семьи проводят несколько дней вместе, отмечая конец Рамадана.
Сейчас я не могу поститься. Пост идёт в разрез с моей работой спортсмена. Летом особенно трудно справиться с нагрузками, если тебе нельзя есть между восходом и заходом солнца. Нам и воду пить не дозволено. У меня не получается. Тем не менее, я восхищаюсь и уважаю всех спортсменов, которые соблюдают Рамадан.
Рамадан, который в Турции называется Рамазан, каждый год смещается на десять дней раньше. Когда мне было 14 или 15, пост был зимой. Солнце не поднималось приблизительно до семи утра и опускалось уже к семнадцати часам. Очевидно, что легче поститься эти 10 часов, чем 16 летом. Например, в прошлом году во время чемпионата Европы во Франции, в Гельзенкирхене, где живут мои родители, солнце вставало в полшестого утра, а опускалось после девяти вечера.
Подростком я постился время от времени. Будучи детьми, мы пытались, потому что нам было интересно. Мы хотели узнать, каково это не есть весь день. Мы чувствовали себя взрослыми, потому что детям можно пост не соблюдать. И, конечно, было давление со стороны сверстников. Днём мы проводили много времени с друзьями и родственниками. И было бы некрасиво быть единственным с набитым брюхом, пока остальные терпят.
Мои родители никогда не заставляли нас поститься. Они дали нам выбор, соблюдать пост или нет. Я пытался два или три раза. Как-то раз я продержался пять дней, а в следующем году смог вытерпеть целых десять.
Я помню первый раз, когда я вытаскивал себя из кровати в кухню в состоянии полного истощения. Стол был набит едой. Родители готовили, как чемпионы мира, чтобы мы могли, как следует насытиться во время сухура. Так называют приём пищи перед рассветом.
Пост – это не только отказ от еды, а ещё от ругательств и аморального поведения. Время после захода солнца называется ифтар. Начинается с короткой молитвы, а потом ешь финики и пьёшь воду.
Мне никогда не приходилось оправдываться за то, что я нерегулярно пощусь. Я не помню, чтобы меня критиковали турки. И никогда не встречал немцев, воротящих нос от постящихся мусульман.
Оглядываясь назад, я могу сказать, что моё детство в разных культурах было определяющим в моей карьере. Зная их, я легко справлялся с непонятными вещами, которые неизбежны, когда меняешь футбольный клуб.
Моя мать играет важную роль в моём жизненном пути. Меня всегда впечатляло, как усердно она работала. Как она жертвовала всем, чтобы её детям лучше жилось в чужой для неё стране, и как заботлива она была, несмотря на её тяжелую жизнь. Её любовь к детям и своей семье вдохновило меня на то, чтобы отдать ей что-то взамен. Я хочу достичь высоких целей, чтобы она могла гордиться мной и почувствовать, что всё было не зря.
И на фотографиях детских Месута сложно не признать, бывает же так, что человек с рождения имеет своё лицо! :-)
Буду ждать ваши посты.
и жалуются что не получили квартиру побольше
зато четверых детей настрогали
Великая Германия