9 мин.

Рафа: Звезда футбола, которой не суждено было взойти. Часть первая

47

В книге рассказ о финале Уимблдона 2008-го года перемежается с рассказами из жизни Рафы. В этой первой части третьей главы он рассказывает о трудных победах, футболе, дяде Тони и его суровых уроках, и игре через боль.

Федерер подавал и выиграл первый гейм второго сета, не проиграв ни одного очка. Если у меня и был хотя бы намек на удовлетворенность где-то далеко в уме после выигрыша в первом сете, это его убило. Он забил 4 хороших подачи, обманчиво легко, как он умеет, и у меня не было ответа. Это совершенно определенно не будет повторением финала Ролан Гарроса, где он выиграл всего 4 гейма и я взял последний сет 6-0. Он упорно боролся. Если бы он выиграл сегодня, это был бы его шестой титул Уимблдона подряд, чего никто не достиг до этого. Он столько выиграл, доминировал так долго, что отчасти он играл, как он однажды сказал, «для истории». Выигрыш в этом матче для него значил так же много, как и для меня; проигрыш был бы болезненным для каждого из нас.

Во втором гейме, на моей подаче, он был заведен больше, чем я когда-либо видел. Обычно более спокойный на корте, чем я, он выиграл первые два очка великолепными ударами справа, один – по линии, другой – по диагонали, и на каждый он ответил дерзким криком. Он выиграл гейм, на моей подаче, выбил меня из колеи. Когда у Федерера идут эти отрезки совершенного великолепия, единственное, что ты можешь делать – это попытаться оставаться спокойным, ждать, пока шторм пройдет. Не очень много можно сделать, когда лучший игрок в истории видит мяч размером с футбольный, и бьет по нему сильно, уверенно и с лазерной точностью. Это случается, и надо быть к этому готовым. Нельзя позволить себе расстраиваться; надо помнить – или убедить себя, – что он не сможет поддерживать такой уровень игры гейм за геймом, что, как Тони считает нужным мне напоминать, что он тоже человек, и если ты остаешься спокойным и придерживаешься своего плана на игру и продолжаешь пытаться утомить его и сделать так, чтобы ему было некомфортно, рано или поздно он выйдет из этой зоны. Его умственное напряжение спадет, и у тебя будет шанс. В этот раз оно должно было прийти поздно, а не рано. Он опять выиграл свою подачу, легко. Я еле держался и выиграл свою, а потом он опять выиграл гейм на своей подаче. Он вел 4-1 после, как казалось, пяти минут игры. Моя победа в первом сете казалось очень далекой.

Но с другой стороны, у меня была длинная, длинная история матчей, где я преодолел и худшие препятствия. У меня был опыт, чтобы справиться с ситуацией. Нет ничего больше, чем финал Уимблдона, но есть предел тому, насколько ты можешь волноваться во время матча, любого матча, или насколько выигрыш может быть важным для тебя, и, как я никогда не забуду, напряжение и эйфория такие же интенсивные, когда ты играешь матч ребенком, когда твои мечты простираются не дальше юниорского футбольного чемпионата Балеарских островов или выигрыша на испанском чемпионате по теннису для детей младше 12-ти. Мы все были очень счастливы в тот вечер, когда я выиграл этот чемпионат, в возрасте 11-ти лет, но, как всегда, Тони, не в состоянии подавить свой инстинкт спустить меня на землю, испортил праздник. Он позвонил в Теннисную Федерацию Испании, притворяясь журналистом, и попросил у них список последних двадцати пяти чемпионов этого турнира. Потом, перед всей семьей, он читал их имена и спрашивал меня, слышал ли я о них. Такой-то, ты его знаешь? Нет. А этого? Нет. А этого? Нет. Было всего пятеро, которые добились приличного профессионального уровня, имена которых что-то для меня значили. Тони торжествовал. «Видишь? Шансы, что ты сможешь добиться чего-то, как профессионал, один к пяти. Так что, Рафаэль, не слишком радуйся сегодняшней победе. Впереди еще длинная, тяжелая дорога. И все зависит от тебя.»

Еще от меня зависело, буду ли я достаточно серьезно заниматься теннисом, чтобы забросить футбол. Это было одно из самых трудных решений, с которым я столкнулся, хотя, в конце концов, за меня решили обстоятельства. 

В это время я тренировался пять дней в неделю, и путешествовал за границу, играя и выигрывая в Европе против лучших в мире теннисистов-юниоров моего возраста. Тем не менее, я все еще тренировался во время недели с моей футбольной командой, и потом играл в соревновательных матчах на выходных. И, как мне напомнила мама, были еще и школьные дела, которыми мне надо было заниматься. Что-то нужно было бросить. Я не хотел, чтобы это был футбол. Эта мысль разбивала мне сердце. Но, в конце концов, выбора особенно не было. Я знал, и мои родители знали, что я не мог заниматься всем. Боль была бы еще больше, если бы в мою команду не пришел новый тренер. Предыдущий тренер, которого я любил, понимал, что он не мог рассчитывать на то, чтобы я приходил на каждую тренировку, но он был рад выпускать меня на поле во время игр, потому что я был одним из лучших игроков по количеству голов. Новый тренер был более догматичен. Он сказал, что если я не приду на тренировки, как все остальные мальчики, я не мог играть. Если бы я пропустил хотя бы одну тренировку на неделе, я вылетал из команды. Так что этим все закончилось. Но если бы не этот тренер, все могло бы сложиться иначе. Мой отец считает, что я мог бы стать хорошим профессиональным футболистом. Он говорит, что, когда я тренировался, я тренировался упорнее, чем все остальные мальчики. И у меня была странная уверенность – или фанатичная вера – в способность моей команды выигрывать матчи в самых неблагоприятных обстоятельствах.

Я подозреваю, тем не менее, что у моего отца было слишком много веры в мои таланты, как футболиста. Я был хорош, но не был особенным. В теннисе я был превосходным игроком, даже если футбол мне нравился настолько же сильно, если не больше, чем теннис. Я был в команде, выигравшей чемпионат Балеарских островов по футболу, но чемпионом Испании по теннису в возрастной категории младше 12-ти лет, и, в том же году, финалистом национального чемпионата в возрастной категории младше 14-ти лет. Я был на год младше игроков моей футбольной команды, а в теннисе я был на два, иногда три, года младше своих соперников.

Нужно было сделать выбор, и доказательства были бесспорны. Это должен был быть теннис. Я не сожалею об этом выборе, потому что он был правильным, и потому что я не тот, кто любит зацикливаться на вещах, которые нельзя изменить. И мне кажется, что тогда я это тоже понимал. На YouTube есть видео моего интервью во время испанского чемпионата для возрастной категории до 14-ти лет, когда мне было 12. В нем, после того, как я объясняю, что тренируюсь с четырех до восьми вечера, я говорю: «Мне нравится футбол, но это просто для удовольствия.» Мне не было еще двенадцати, а у меня уже была карьера.

От Тони не было поблажек. Не было милости. Один раз в конце тренировки в Манакоре, когда мне было тринадцать, у меня появилась не самая умная идея перепрыгнуть через сетку, с катастрофическими последствиями. По природе у меня не очень хорошая координация. Если я нашел свой ритм на теннисном корте, это потому что я над этим работал. В моей семье я славлюсь своей неуклюжестью. Моя крестная, Марилен, вспоминает, как утром по воскресеньям, когда я был ребенком, моя семья ездила на прогулки на велосипедах. Но я не любил их. Я никогда не чувствовал себя комфортно на велосипеде. Или на мотоцикле. Оба являются излюбленными видами транспорта в восточной части Майорки, где я живу, потому что в основном это равнина, но я никогда ими не пользовался. Когда я получил свои водительские права, Марилен воскликнула, «В какой мы теперь опасности!» Я понял намек, и с тех пор вожу осторожно.

Мой крестный, Хуан, говорит, что я наследовал свою неуклюжесть от моей матери, которая ребенком постоянно падала и ударялась. Это случилось и со мной в тот раз в Манакоре после тренировки, когда я прыгал через сетку. Я споткнулся и сильно упал, приземлившись всем своим весом на запястье. У меня было растяжение, и еще у меня текла кровь. У Тони не было сострадания. «У тебя, Рафаэль, нет ничего в голове!», – сказал он. Мой крестный в то время тоже был там, и, хотя он обычно был очень осторожен с открытой критикой Тони, в этот раз не смог сдержаться. «Тони», – сказал он, – «в этот раз ты зашел слишком далеко».

Мой крестный отвез меня в медицинский центр в городе, чтобы мне забинтовали руку. Он был зол. Он сказал, что мой дядя был неправ. Он понимал, что Тони подготавливал меня для сражений, которые были у меня впереди, и все такое, но в этот раз он перешел границу. Мне было больно, и я ничего не сказал, но одно я понимал лучше, чем мой крестный, – насколько Тони был важен для меня теперь, когда все мои жизненные амбиции сосредотачивались на теннисе; и хотя соблазн был велик, насколько бы было неразумно поддерживать семейные трения вокруг Тони, или позволять себе отрицательные мысли о нем. Я хотел быть триумфатором в теннисе, и все, что могло помешать этой мечте, будь это ленивое лето с друзьями или чувства антагонизма к Тони, должно было быть отложено в сторону. 

Потому что Тони был прав. Так часто приводя меня в ярость, но, в конце концов, прав. Суровые уроки, как этот, который Тони преподал мне в тот день, сделали меня более способным жить с бременем профессионального спортсмена, играя через боль. Я приложил эти знания на практике еще до того, как стать профессионалом, когда я выиграл чемпионат Испании для возрастной категории до 14-ти лет, вскоре после того падения у сетки. Это была одна из самых запоминающихся моих побед, потому что мне не только пришлось победить соперника, но и на каждом шагу преодолевать боль. Турнир проходил в Мадриде, и моим соперником был один из моих лучших друзей, и он остается им до сих пор, Томеу Сальва, с которым я тренировался с 12-ти лет.

В самом первом круге турнира я упал и сломал мизинец левой руки. Но я не захотел сниматься с турнира, и, под строгим надзором Тони, не жаловался. В предыдущем году я дошел до полуфинала, и в этом году собирался выиграть. И я играл до конца, и обыграл Томеу в финале со счетом 6-4 в третьем сете. Мне приходилось держать ракетку четырьмя пальцами, а сломанный слабо и безжизненно висел. Я его не забинтовал, потому что так мне бы было тяжелее ударять по мячу. Особенно было тяжело на драйве справа. На двуручном бэкхэнде тяжесть перемещается на на правую руку. Я играл через боль до тех пор, что я почти забыл о ней. Это вопрос концентрации, способности выкинуть из головы все, кроме игры. Я применял этот принцип через всю свою карьеру. Титин много раз видел меня в ужасной форме перед матчем, но вполне в порядке, когда начиналась игра, и он считает, что адреналин соревнования помогает убить боль. Каким бы ни было объяснение, я оглядываюсь назад на подростка Рафаэля, и я горжусь им. Он задал планку выносливости, которая служит мне примером и напоминанием, что ты можешь умом превзойти тело, и если ты хочешь чего-то достаточно сильно, никакая жертва не является слишком большой.

Я почувствовал маштаб того, что я сделал в том финале против Томеу после того, как выиграл последнее очко. Боль была настолько сильной, что я не мог даже поднять кубок. Другому мальчику пришлось держать его для фотографии на церемонии.

Продолжение следует...

logoРафаэль Надаль