Сергей Котов: «Огрызнешься – и дальше еще сильнее начнут травить»

- У вас был классный результат с «Крыльями Советов», но в следующем сезоне команда провалилась. Был успешный чемпионат с «Сибирью», через год снова неудача. Не задумывались, почему так происходило?

– Все просто. Менялось финансовое состояние  клубов. Через год мы уже уступали  своим конкурентам по этому показателю. 

– Это все знают. Но вы, анализируя синусоиду в результатах, не задавались вопросом, а есть ли в этом ваша вина?

– Так нет никакой  вины. Меня можно было бы обвинять в неудаче, если бы я сохранял состав, усиливался, но затем не  давал результат. Вы распечатайте на одном листочке список игроков в удачный сезон, на другом – в неудачный. Будет видно, какие у меня были потери в составе, которые не компенсировались должным образом.    

- Так вы же  комплектовали команды на следующий сезон.

– В том числе  и я. Но ведь хотелось видеть совсем других хоккеистов в составе, а денег на них не  хватало. Иногда бывало, что из  трех желаемых кандидатов мы могли взять одного. Порой – вообще ни одного.  

«Допустим, хоккеист родился и вырос в Москве, у него здесь семья, устроенный быт. Захочет ли он куда-то переезжать?»

- А как вы понимали, что с деньгами начинается беда? Вам звонили и говорили, что бюджет будет меньшим?

– Нет-нет, что вы. Наоборот, ты живешь на этом же бюджете, но у игрока после удачного сезона запросы гораздо больше, а в клубе уже не могут пойти на новый контракт. Но это обычная ситуация. Не стоит удивляться тому, что хоккеист куда-то уходит моментально, при одном только улучшении контракта. Они сейчас и в интервью говорят, что их местоположение клуба не интересует. Главное условия договора. 

- Вас это смущает?

– Нисколько.  

- Получается, что имя команды сейчас ничего не решает?

– Само по себе имя – нет. Главное – амбиции команды, уровень контракта. Впрочем, бывает, что человек просто ищет комфортные условия. Допустим, хоккеист родился и вырос в Москве, у него здесь семья, устроенный быт. Захочет ли он куда-то переезжать? 

- Для вас, как для человека воспитанного в СССР, трудно было привыкнуть к нынешнему положению вещей? Тогда и переходы-то редко случались.

– Да привык уже и воспринимаю это нормально. Хотя странно: взглянешь на состав команды, а там ни одного воспитанника местной школы.

- Известно, что в советское время хоккеистам давали лошадиные нагрузки. У вас много знакомых, которые сейчас с трудом встают  с постели из-за этого?

– Таких вроде бы нет. Но тогда действительно многие маялись со спиной.  

- Из-за штанги?

– В том числе и из-за нее. Прыжки были. Да и хоккейных травм было много. Все-таки форма была не такая, как сейчас. Например, спина никак не защищалась. Абсолютно голая была.

***

- Почему хоккеистам прошлых поколений не удавалось себя реализовать в чем-то кроме хоккея? По сути, ведь было два пути – либо в тренерскую работу, либо с бутылкой под забор. В Америке хоккеисты открывают школы для гольфа, работают в каких-то отраслях, не имеющих отношения к спорту.

– Во-первых, не все так однозначно. И вне хоккея себя реализовывали, хотя те сценарии, которые вы привели, были довольно типичными. А, во-вторых, за океаном люди за карьеру успевали заработать приличную сумму, удачно вложить деньги, а потом уже решали, что с этим делать. У нас же это было исключено. Что говорить обо мне, если 11-кратные чемпионы мира так и не сколотили состояния. Жизнь после окончания карьеры – самый сложный период. Кто-то сумел перестроиться. 

- Кто, например, всю жизнь отыграл в Союзе, но сумел добиться успеха не в хоккее?

– Наверное, Владислав Третьяк – самый яркий пример. Возглавляет Федерацию хоккея России, до этого ведь был депутатом. Виталий Давыдов, братья Майоровы, Александр Якушев также прекрасно смогли себя реализовать и после окончания блистательной карьеры. Много таких примеров.

- Но тех, у кого ничего не получилось без хоккея, гораздо больше.

– Наверное. Я подсчетами не занимался. Знаете, самое страшное было – выпасть из обоймы. Если ты тогда в ближайший год не мог зацепиться за какую-то работу, то все. Никому не нужен оказываешься.

- Вы в 33 года закончили. Намекнули, что пора?

– Сам ушел.

«Самая большая проблема для хоккеиста, который всю жизнь сидел на сборах, – научиться самостоятельно думать»

- У вас тоже был сложный период после ухода из хоккея?

– Два-три месяца я просто мучился. Самая большая проблема для хоккеиста, который всю жизнь сидел на сборах, – научиться самостоятельно думать, уйти с автопилота. Утром просыпаешься – и тебе никуда не надо. Но ведь за спортивную карьеру ты отвык сам собой управлять. Было четкое расписание: подъем, завтрак, тренировка, отдых, тренировка. Думать не надо было, главное – помнить расписание на день. А тут встаешь и понимаешь, что делать ничего не надо, а куда идти не знаешь. Занимался какими-то мелочами по дому, по хозяйству. 

- Много розеток переделали?

– За домашнее взялся не сразу. Руки-то вообще ни к чему не были приспособлены, кроме хоккея. Это потом, с годами учишься. В общем, две-три недели я отдыхал, а потом очутился в вакууме. От необходимости что-то делать стал стены сверлить, гвозди вбивать. Когда дома все блестело и было отремонтировано, понял: надо идти на работу. Пошел в детскую школу «Крыльев Советов» и стал работать с 13-летними пацанами. Мне было важно для себя понять – мое это или нет. Если бы не получилось, то начал бы обсуждать другие варианты. 

- А надолго бы вам хватило сбережений, если  бы вы не нашли работу?

– Так не было сбережений. Тратили все, что было. Надо было квартиру обставить – хорошо хоть жилплощадь давали. А мебель надо было достать, просто так не купишь. На машину копили. У нас зарплата в последний год была – 250 рублей.

- Достаточно  много для СССР.

– Выше среднего уровня. Но все очень быстро расходилось. Я, кстати, ни копейки не потерял из-за того, что завязал играть. Детскому тренеру те же 250 платили. Мотивации играть дальше совсем не было, а так бы я еще три-четыре года спокойно мог поиграть. 

- Никуда не  звали?

– Были варианты поехать в другие клубы. Не секрет же, что если хоккеист опускался ниже лигой, то заработать можно было больше, чем в ведущем клубе. В Ижевске, например, 700 рублей в месяц платили. Но я не стал продлевать себе карьеру. На какой-то короткий этап меня бы это спасло, но все равно пришла бы пора уходить из хоккея, тогда бы было еще хуже.

- Неужели у  вас вообще не было никаких вариантов, кроме как пойти в тренеры?

– Никаких вариантов. 

- Постойте, вы же водите машину. Могли стать водителем.

– Да, за рулем с 24 лет. Но я вам скажу, что «бомбить» – самый крайний вариант. Так просто не сменить профессию, нужен навык, привычка отработать смену. Нет, я знаю, что многие хоккеисты подрабатывали на своих машинах, чтобы заработать. Но это очень трудный хлеб. 

- В первую очередь тяжело психологически?

– Вот именно. Если говорить об игроках высокого  уровня, то им еще трудней. Во-первых, их узнавали бы постоянно. Во-вторых, ребятам с таким авторитетом очень трудно было бы договариваться о цене, торговаться. 

***

- Вас в свое время выпустили из СССР поиграть в Австрии.

– Это было уже после того, как я начал тренировать детей. Когда закончил карьеру, граница была закрыта на год или на два. Никого не выпускали и даже о причинах не сообщали. Так вот через два года границу снова открыли и я поехал. 

- В порядке  там были?

– На три месяца меня хватило, а затем пошли травмы. Все-таки я уже отвык от нагрузок. Два года не играл.

- Это вы так  решили вернуться в хоккей?

– Нет, поехал  просто заработать. За всеми вычетами получал тысячу долларов в месяц. 

- Вы в Союз ведь эти деньги не могли привезти?

– Разумеется. Обменял деньги в посольстве на чеки, а по ним можно было  отовариться в валютных магазинах, типа «Березки».

- Но с собой  привезли какой-нибудь техники  на продажу?

– Нет, ничего  не привез. У меня и чеков-то  немного было, в общей сложности  я провел за границей семь месяцев. Кто дольше прожил за границей, мог привезти машину. Причем покупать разрешали только отечественные автомобили. 

***

- Когда вам детский хоккей наскучил?

– Он мне вообще  не наскучил. Именно там лучше  всего видно, получается ли что-то у тебя. Да и ребята хотят научиться, стараются. Хорошая работа, но сейчас она очень плохо оплачивается. Решить эту проблему – и лучшие тренеры страны работали бы там, давая подпитку главным командам. 

- А в те  времена уже появились безумные родители, которые стояли у площадки и советовали тренеру, как надо работать?

– Когда я начинал  играть, то не было. Но когда  уже пошел работать, то такие  родители появились. Сидят на  трибунах, спорят, перепалки устраивают. Когда я был ребенком, то папы и мамы только на матчи ходили, но не на тренировки. 

- Не интересовались?

– Две причины. Первая – все были на работе. Второе – все занятия на открытом  воздухе проходили.  

- Что вы убираете  советского из своей работы? Все-таки формировались вы в то время.

– Сейчас больше, чем на одну ночь, команду перед игрой не соберешь. 

«На одну ночь отпустили – за ночь надо успеть все. Завтра же опять запрут. Люди и спать не ложились»

- А хочется запереть их на базе?

– Иногда хочется. 

- На неделю?

– Да хоть и  на неделю. Но ведь понимаешь,  что это может не пользу  принести, а наоборот лишь все ухудшить.

- Вы со сборов убегали? 

– Только домой. Ну а как, ты на сборе одиннадцать месяцев в году. Семью хочется видеть. Организовывались, брали такси – ехали по домам. Но убегали на несколько часов: до отбоя надо было вернуться. 

- Чувствовали себя преступником? 

– Провинившимся, скорее. Вот тоже удивительно: сам знаешь, что ничего не нарушил, готовился к игре так же, как остальные, но из-за нарушения каких-то формальностей чувствовал себя не в той тарелке. У нас порядок был такой: три дня до игры ты должен был находиться на базе. Накануне отпускали на день – отсюда и все нарушения у тех, у кого нервы послабее. На одну ночь отпустили – за ночь надо успеть все. Завтра же опять запрут. Люди и спать не ложились.  

- Глупая была система? 

– Да как сказать... Вт сборы изначально для чего были? Для того, чтобы человека подкормить, чтобы он рос физически: ведь в пятидесятые питание было никакое, спортсмены в коммуналках жили. Из-за этого люди и реальной жизни не видели. Человек карьеру заканчивает – и выходит из хоккея безруким: клюшку отняли – и все, он ничего не умеет. В наше время хоккеисты были  крепостными. Сказали три дня на базе сидеть – сидят. Да что там говорить… Сменить команду было нельзя.  

- Вы же перешли  из ЦСКА в «Крылья».

– Да, из армии  демобилизовался и перешел. А  иные переходы федерация хоккея  жестоко пресекала. Хотя был один механизм ухода из команды – по жилищным условиям. Допустим, ты прописан в квартире, в которой еще десять человек живут. И тут ты женился, появились дети – а клуб тебе не может дать квартиру. Тогда можно было уйти в другой клуб, который готов предоставить жилплощадь.

***

- Когда вы поняли, что стали тренером? 

– Само собой – не в тот же день, когда стал детей тренировать. Пожалуй, только когда пошла самостоятельная работа со взрослыми. Я имею в виду первые шаги в «Крыльях». И то – как-то громко звучит: «понял, что стал тренером». Просто работа стала по-настоящему интересной. 

- Что вы читали из тренерского? 

– Слежу за тем, кто что пишет. В основном, автобиографии. У Леонида Киселева интересная книга «Судьба моя – хоккей». Пучкова читал. Да много кого. Но хоккей я не по книгам знаю. Мне опыт жизненный больше помог. Это главное. Перед глазами поступки многих людей, с которыми мне доводилось работать. Хорошие или плохие поступки совершенно не важно – это школа в любом случае. 

- Есть что-то, чего вы никогда в своей карьере не сделаете? 

– Не смогу оскорбить человека. Какая бы ни была ситуация. Меня самого тренеры не оскорбляли, не унижали, но я видел – как это делают с другими. Даже если есть вина человека – объясниться нормальными словами можно всегда. А раньше было как: человек опаздывает на первый сбор – вон из состава. 

- У вас в «Динамо» человек опоздает – не вылетит из команды? 

– Нет. Сейчас ведь рычагов воздействия больше. Финансами, например. А раньше созывали комсомольские собрания, брали на поруки, отправляли провинившегося на завод. 

- Что, правда отправляли? 

– Ну да. На неделю пошлют на предприятие – трудись. К работе, конечно, хоккеистов не подпускали, так просто – на уровне «принеси-подай». Но сам факт – смену надо было провести на заводе. Так людям объясняли, что играть в хоккей все же приятнее, чем стоять у доменной печи. 

***

- Мы разговаривали с Денисом Метлюком – он все вспоминал, как в чемпионский год его «Лада» плелась на последних местах в дивизионе – и Цыгурова при этом не увольняли. Но сейчас бы отставка состоялась бы вмиг. 

– Да это все зависит от местных руководителей. Один готов терпеть команду на семнадцатом, второй на девятом поснимал, третий на пятом. 

- Гарднер в минском «Динамо» приходил на тренировки в ковбойской шляпе, сапогах. Вы так сможете? 

– Ну это же приколы заокеанские. Мы воспитаны как-то по-другому.  

«Пока нет этого напряга «голы, очки, секунды», складываются нормальные отношения»

- Петр Воробьев, нам рассказывали, очень подозрительно смотрел в 96-м году на тех хоккеистов, кто с мобильными телефонами ходит, кто на дорогих машинах приезжает. У вас предубеждения нет? 

– Ну человек же не украл деньги на эту машину, он заработал. Если ему хочется на такой машине приехать – почему я его должен осуждать-то? Пусть только профессионально соответствует. А на чем приедет он приедет – вообще все равно. Пусть хоть на лошади. 

- Завтра у вас Гудлер на лошади приедет на базу. По-доброму отнесетесь? 

– С пониманием. 

- Голубович в «Динамо» вставал в ворота на тренировках, позволял в себя побросать. Что скажете? 

– Очень смелый человек. Игроки ведь к тренеру по-разному относятся. Могли и засадить прилично. Значит, он уверен был, что контакт полный с командой. 

- А вы уверены? 

– Не могу пока сказать. Все зависит от совместной работы. Будет результат – будем друг другу доверять. 

- Вы сейчас удивили тем, что не скрылись за фразами вроде: «У нас рабочий процесс, возникают какие-то отдельные моменты, как и в каждой команде». 

– Я просто стараюсь объективным быть. Пока нет этого напряга «голы, очки, секунды», складываются нормальные отношения, ведь нервы не тратятся на количество голов, передач. Все становится видно, как только начинается работа на результат, ведь кто-то выполняет задачи, кто-то нет. С кем-то, может, и натянутые отношения получатся. 

***

- Интересно читать, что в вас сейчас никто не верит? 

– Спокойно отношусь. У меня такая же ситуация была в «Сибири». Я приехал, нам устроили встречу с болельщиками. Встает молодой парень: «Я вас не знаю». Да я вас тоже, говорю. Он начинает перечислять прежних тренеров и их результаты: «Был тот, был этот, а вас мы не знаем». Я ему говорю: «Давайте, весна придет, будет какой-то результат – и мы поближе познакомимся». Пришла весна, я сказал журналистам: «Попросите того человека прийти». Он пришел: вот, извините, я не прав. Я ему сказал: «Ты знаешь, – говорю, – я с тобой встречи просил не из-за того, что мы результата достигли. Мне просто интересно – как ты мог судить обо мне, если ты меня не знаешь?» Ой, извините, был неправ, простите. Ну и сейчас пишут. Пусть пишут. 

- Задевает, значит, Сергей Архипович. 

– Да я считаю, это просто неумные люди, которые что в прессе, что в интернете вот так загодя, с июля, поливают. 

- Запоминаете имена тех, кто пишет? 

– Зачем? Я не реагирую. Откуда ты знаешь, может, цель всего этого – спровоцировать. Написали – и смотрят за реакцией. Устойчивый ты или нет, заерзаешь или спокойно продолжишь работу. Смотри-ка, огрызнулся – давай дальше еще сильнее потравим. Я научился отключаться. Считаю, что большинство все равно – умные люди, которые делают выводы объемно. 

«Один человек не делает результат»

- А новосибирский плакат «Архипыч – наш хоккейный бог» как восприняли? 

– Да так же. Один человек не делает результат. За теплые слова – спасибо, но я себя трезво оцениваю. 

- Легко вам оттого, что мы говорили с вами час – и ни словом не обмолвились о задачах, перспективах сегодняшнего «Динамо»? 

– Легко или нет – не могу сказать. Да, сейчас об этом много спрашивают. Что бы ты сейчас ни говорил – все равно не попадешь в точку. Но эти вопросы-ответы на сегодняшний день для меня – побочное. Не это ведь главное. Главное – я знаю, что мы делаем.