Повесть о Трумэне. История, которая заставила болельщиков «Селтика» надеть шарфы «Рейнджерс»
В августе у 15-летнего Джака Трумэна диагностировали редкую форму рака. Он сгорел за полгода и умер в начале февраля. Он пожелал, чтобы его гроб был окрашен в цвета «Рейджерс» из Глазго, а все, кто придет на похороны (их не смогла вместить местная церквушка), надели бело-сине-красное. Учитель Джака пошутил: «Я плачу не потому, что умер Джак, а потому что болея за «Селтик» надел шарф «Рейнджерс». Но я предупредил его, что уж белье на мне будет бело-зеленое». Еще Джак собрал 50 тысяч фунтов на благотворительность.
Те, кто не любит «Дневник памяти», «Спеши любить» и прочие метастазы «Ромео и Джульетты» от Николаса Спаркса, все же прочтите дальше. Я тоже их не люблю, и текст не об этом. Разве что фамилия Trueman переводится с английского как «Настоящий человек».
Когда «Рейнджерс» вылетели в четвертый шотландский дивизион, Джаку было 12, то есть в самое смутное время в истории команды, он полюбил ее буквально до гроба. Что нужно чувствовать к футбольному клубу, чтобы посчитать статус его болельщика главным итогом своей жизни? Я не могу придумать лучшего объяснения, чем эпиграф Джона Донна к «По ком звонит колокол»: «Каждый человек есть часть Материка, часть Суши». Это чувство принадлежности важнее и первичнее протестантизма, церкви и религии вообще, а пафос формулировки – лишь дань языку XVII века.
И тогда все становится на свои места. Футболистам «Рейджерс» как части Материка совершенно ясно, что самоотдача – это бескровная форма самопожертвования, которую можно показывать детям, а не мифический показатель, по которому у тренера советской школы обычно нет претензий к игрокам. Ясно ради кого подставляться под подкаты сзади и бежать вперед на 90 минуте. Поэтому «Рейнджерс» двигаются вверх из года в год и обречены снова обойти «Селтик», а «Ротор» с «Аланией», когда-то дерзкие и крутые, вымирают, как такой же многообещающий MySpace. И виноваты не санкции, не кризис и не бизнес, который отказывается финансировать спорт. Просто они - Остров.
Вообразимо ли то, что сделал Джак, в России? Кто бы понял такой последний жест, если просто цвета команды без дополнительной смысловой нагрузки в виде рун и аббревиатур? Не покрутила бы пальцем у виска прохожая домохозяйка, и - что еще хуже – не запостил бы тот, кто относит себя к креативному классу, в Инстаграме фото с хэштегом #WTF? То есть когда на надгробии между именем и фамилией есть middle name Малой или Фартовый, как у резидентов Comedy Club, а внизу изображен крупный мужчина за богатым столом, и шестисотый припаркован на заднем плане, то культурный код считывается легко, и никого это не удивляет: поднялся, крышевал, держал точку, убит на стрелке, кореша помнят, и все это в 90-е. Что такое болельщик в России -- непонятно, но очевидно меньше, чем реальный пацан.
Это, конечно, не социальный статус и даже не мелкое хроническое заболевание, вроде герпеса. Скорее, что-то на уровне рыбака. Но никто ведь в здравом уме не захочет, чтобы его хоронили под траурный звон блесен. Поэтому анекдоты про петарду в заднем проходе и мемы с Гулливером органичнее, чем эпичные противостояния Старой Фирмы, которые сродни вражде Хэтфилдов и Маккоев, где все по-серьезному. Нам совершенно неясно, как можно так по-шекспировски любить какой-то футбольный клуб. Так же сложно объяснить иностранцу, почему артист называется народным, если звание присуждают не по количеству проданных альбомов и даже не по результатам смс-голосования, а указом Минкульта.
Все можно списать на азиатчину или флегму северных народов, или даже нагуглить недостаток йода или цинка, которых не хватает славянам для дольче виты. Но ведь, строго говоря, мы с шотландцами на разных ступенях пирамиды Маслоу. Между нами не генетическая, а социальная пропасть. Пропустите этот абзац, если считаете «Левиафан» клеветой. Допустим, мальчик Джак борется с раком в русской провинции, и на большие новогодние каникулы приходится пик его адской боли (вспомните свою самую страшную зубную боль, умножьте ее на десять, возведите в квадрат и представьте, что зубы у вас по всему телу). И всю праздничную неделю никто не выписывает рецепт на трамадол или морфин (а за картонной стеной его хрущевки изо дня в день бухает выходной пролетариат и орет Лепс). Звенящая боль отупляет и парализует волю. Какие тут «Спартак» и ЦСКА. Физиология в основе всего. Хочется просто умереть, потому что мертвым не болит.
У шотландского Джака было последнее, очень кинематографическое желание – прийти на школьный бал со своей девушкой. Третья ступень не только принадлежность, но и любовь. Он успел, и умер через три дня. За день до смерти он смотрел первый за три года матч между «Селтиком» и «Рейнджерс». Почему-то считается, что «жить каждый день, как последний» подразумевает групповуху в сауне и пьяную езду на спорткаре. Это рутина оголтелых футболистов и рэперская эстетика (и те, и другие, как правило, пассионарии из низов), на самом деле последний день оказался намного ближе к «Балу монстров».
В нас очень много ненависти: бедные ненавидят богатых, богатые – бедных, больные – здоровых, здоровые – больных, местные - приезжих, приезжие -- местных, пешеходы – водителей, водители – пешеходов. Кажется, все ненавидят всех, и всем на всех плевать. В Британии тоже ненавидят. Например, пошлое богатство Ким Кардашьян – очень люто, но на Daily Mail самые популярные комментарии под новостью о ее заднице, вроде «Как надоело это цыганское отродье и вся ее гребаная семейка», собирают значительно меньше плюсов, чем комментарий «Я, болельщик «Селтика», желаю Джаку покоиться с миром».
Как Андреевский флаг, который гордо реет над Крымом, есть, по сути, негатив шотландского, так и пропорции любви и ненависти у нас инверсированные.