Автобиография Шона Пронгера. Часть XIV
Тот сезон можно признать удачным. И еще лучше его делало ожидание нашего первенца. Врачи рассчитали, что роды должны произойти 11 мая. Понятия не имею, как это возможно точно высчитать, но я никогда не претендовал на звание профессора. Конечно, в назначенную дату ничего не произошло, так что мы перешли, можно сказать, в овертайм.
Нам посоветовали уже устраиваться в родильное отделение. 13 мая мы заехали в больницу. Для меня все было необычно. Ведь во всех фильмах в больницу все мчатся в последний момент. Только выйдя из палаты я осознал, что в следующий раз я войду в нее уже отцом. Во всяком случае, план был именно таков.
Я не хотел покидать свою жену, поэтому расположился в зале ожидания. Смастерив из стульев подобие кровати, я стал смотреть телевизор. Я успел посмотреть, как «Колорадо» довело серию с «Сан-Хосе» до седьмого матча, после чего отключился. Разбудила меня только медсестра, которая пошла проведать мою жену. Монитор показывал, что частота сердцебиения у ребенка упала. Убедившись, что с аппаратурой все в порядке, медсестра сделала быстрый звонок. Она была так уверена и спокойна, что я ничуть не насторожился. Вскоре палата заполнилась людьми. Но я все равно был спокоен. Это был мой первый ребенок, наши первые роды, так что я посчитал, что все идет по плану.
Вот врач говорит, что ребенок начал выходить и его срочно нужно вынимать. Здорово! Доктора везут мою жену на каталке в другую комнату. Я все еще не волнуюсь. Но вот нас привезли в хирургическое отделение. Тогда я начал осознавать, что что-то не так. На родильных курсах нам объяснили, что в случае экстренной ситуации отца выпроваживают из комнаты. Докторам нужно сосредоточиться. Я хотел зайти в комнату, но меня остановила медсестра: «Вам лучше подождать здесь». У меня сжалось сердце. Я увидел, как слеза катится по щеке моей жены. Теперь я был в полной панике. Был час ночи. Весь персонал был в хирургии. Я помчался звонить родителям жены, которые ждали у нас дома. Я предупредил их, что роды начались и им лучше бы поскорее прибыть на место. Я боялся говорить что-то еще.
Ожидание продлилось 16 минут. Каждая минута тянулась, словно час. Никто не выходил. Никто не говорил мне, что происходит. Наконец, врачи начали выходить. Я схватил медсестру: «Что происходит? Все хорошо?» - «Ваша жена в порядке». – «А...? – «Доктор поговорит с вами через минуту».
Я был так сметен, что чуть не придушил ее. Я пытался осознать суть происходящего, когда меня подозвал к себе один из врачей: «Шон, с вашей женой все хорошо. Но вот ваша дочь… мы сделали все, что могли. Но она пробыла без кислорода 15 минут. Мы сделали все от нас зависящее». Я не мог осознать суть этих слов: «Что вы говорите? Она жива?» - «Шон, она пробыла без кислорода слишком долго. У нас лучшие врачи в округе. Они смогли реанимировать ребенка. Она жива… Но я не знаю, как вам сказать это… Возможно, было бы лучше, если бы она не справилась». – «Что выговорите? Нет никаких шансов? У нее нет шансов? Какие у нас шансы?» - «Шон, она жива. Но, так как она пробыла столько времени без кислорода, то мозгу мог быть нанесен непоправимый ущерб». – «Это обязательно? У нее нет никаких шансов стать нормальным ребенком?»
За несколько минут моя счастливая семейная жизнь разлетелась вдребезги. У нас было два варианта: мертвый ребенок или ребенок, который никогда не сможет жить полноценной жизнью. Я не верил, что нет третьего варианта.
В этот момент нашего первенца вывезли в инкубаторе из палаты. Она выглядела такой идеальной. Такой здоровой. Именно так, как я себе и представлял. Я не мог поверить, что она может не выжить. И в этот момент меня поразила мысль, что моя жена еще ничего не знает. Она только начала приходить в себя после наркоза. Попробуйте сказать своей жене, которая носила ребенка под сердцем последние десять месяцев, что он, скорее всего, умрет. А если и выживет, то у него произойдут необратимые изменения в мозгу.
Нашего ребенка отвезли в отделение интенсивной терапии. Как я скажу об этом жене? Как мне объяснить, где сейчас наша дочь? Разве не должен ребенок мирно спать рядом со своей матерью?
Моя жена все еще находилась под действием наркоза, когда я вошел в палату. Она посмотрела на меня и попыталась приподнять голову и улыбнуться, но она была еще слишком слаба. Я объяснил ей, что произошло. Но она была не в состоянии осознать ужас происходящего. Я решил не беспокоить ее до тех пор, пока она окончательно не придет в себя. Семья, родственники, друзья - все ждали новостей. И как я могу сказать им: «Привет. Родилась дочка. Но она не выжила». Я не хотел даже представлять такую перспективу.
Я должен был дождаться Кайю (так мы назвали дочурку) с женой. Но, поразмыслив, я решил сходить посмотреть на нее. Палата детской интенсивной терапии – место не для слабонервных. Я нашел сестру и попросил показать мне ребенка Пронгеров. Она направила меня в отделение, где лежат дети, находящиеся в критическом состоянии. Именно там я и нашел нашего первенца. Она была подключена к аппарату искусственного дыхания, а ее ручки были привязаны к кровати, чтобы она не смогла выдернуть трубку. Она была такой крошечной и идеальной. Каким-то образом я смог собраться и обратился к медсестре: «Какие шансы на то, что наш ребенок выживет? И если она выживет, какие шансы, что с ней все будет хорошо?» - «Мистер Пронгер, мы не можем гадать. Очень важны первые 24 часа. Если у нее случится припадок, то это плохой знак». – «А если не случится?» - «Тогда будем наблюдать за ней следующие 24 часа». – «Я хочу, чтобы вы были предельно честны со мной. Сообщайте мне о ее реабилитации. И не пытайтесь приукрасить ситуацию». – «Мы не будем давать вам ложной надежды. Мы будем вам сообщать о ходе реабилитации».
На утро жена чувствовала себя уже получше. Я отвез его на кресле-каталке посмотреть на дочь. Я не думал, что у меня остались хоть какие-то слезы, но я рыдал, когда они впервые увиделись.
За следующие несколько дней состояние Кайи заметно улучшилось. Я же метался между палатами жены и дочери, каждую минуту справляясь об их состоянии. На четвертый день нам объявили, что врачи хотят обследовать нашу дочь. Если она пройдет все тесты, то, так как в ее состоянии наметился заметный прогресс, нам, возможно, даже позволят забрать ее домой.
Врачи проделали серию обычных процедур: пощекотать щечку, а ребенок должен повернуть головку в сторону твоей руки. Мы с женой затаив дыхание смотрели за всей процедурой. Наконец, врач обратился к нам: «Если бы я не присутствовал при родах, то никогда бы не поверил, что это именно тот ребенок. Думаю, с ней все будет хорошо. Завтра вы сможете забрать ее домой».
Вы не представляете, какое чувство облегчения я испытал в тот момент. Все Кубки Стэнли в мире не могут сравниться с этим счастьем. Это был, без сомнения, самый светлый день в моей жизни. Мы были так близки к тому, чтобы потерять ее, а теперь врачи говорят, что скоро мы все вместе окажемся дома.
Я часто думаю о том, насколько нам повезло, как все сложилось в нашу пользу. Если бы мы не были в больнице, когда у моей жены отошли воды, то наша дочь не выжила бы. Если бы мы не оказались именно в этой больнице, в которой было все для реанимации тяжелобольных новорожденных, то наша дочь не выжила бы. Сейчас я счастлив сообщить, что, на момент написания этой книги, Кайя - прекрасная, умненькая и счастливая 10-летняя девочка. И мы не видели ни одного признака, что у нее произошло нарушение мозговой деятельности.
Эти события изменили меня. Я осознал, что, как бы ни была важна моя хоккейная карьера, в жизни есть вещи гораздо важнее. У меня прекрасная жена, счастливый брак и здоровая дочка, который не интересно оказался ли я в запасе, в фарме или на уэйвере. Он просто рада видеть папочку. И, Боже, как же я рад видеть ее.