«Я научился не жалеть себя». Я — Златан. Часть пятая
Но он вроде успокоился, я лежал на животе, а в позвоночнике стреляло. У меня диагностировали менингит, медсестра опустила жалюзи и погасила свет. Вокруг меня было темно, мне дали какие-то лекарства, а папа смотрел на меня. В пять утра следующего дня, я открыл глаза, и боль ушла. До сих пор не могу понять, отчего всё это было. Может, я плохо за собой следил.
Питался я точно плохо. Я тогда был физически слабым. Но я был силён в другом. Я забыл об этом и вместо того, чтобы сидеть дома, я отправился искать приключений. Я всё время бегал. Внутри меня как будто пламя было, и, так же, как мой папа, я всё делал зря. Это были непростые годы, я сейчас это осознал. Мой отец иногда съезжал с катушек, он кричал: «Вы должны быть дома в то или иное время! Вы даже этого, чёрт побери, сделать не можете!».
Если вы существовали в мире отца, попав в беду, вы должны были быть мужчиной, уметь постоять за себя. Отговорки типа «У меня болит живот», «Сегодня мне грустно» не прокатывали.
Меня спрашивали: чем бы я занимался, если бы не стал футболистом? Понятия не имею. Возможно, я бы стал преступником. Тогда уровень преступности был высок. Не в том смысле, что мы только и делали, что воровали. Но кое в каком дерьме я был замешан, не только велосипеды угонял. В магазинах я тоже подворовывал, за что частенько огребал. Но я всегда воровал по нужде, и мне крупно повезло, что отец об этом так никогда и не узнал. Он хоть и пил, но всё равно был порядочным. Вы должны делать правильные вещи. Не воруйте. Это будет только тянуть вас вниз.
В тот раз, когда нас в зимних куртках поймали в универмаге Уэсселс, мне ещё повезло. Мы там набрали на 1400 крон. Это вам не конфетки воровать. Папин друг должен был приехать и забрать нас, а когда домой пришло письмо о том, что Златан Ибрагимович арестован за воровство, бла бла бла, я успел порвать его прежде, чем оно бы попалось на глаза отцу. Мне повезло, и я продолжил воровать, хотя да-да-да, это могло закончиться плачевно.
Одну вещь я могу сказать наверняка: я никогда не имел никакого отношения к наркотикам. Я был целиком и полностью против них. Я не только пиво папино выливал. Я выбрасывал мамины сигареты. Я ненавидел любые яды. Когда я первый раз напился, мне было лет 17-18, и меня вырвало на лестничной клетке. Ничего удивительного, так со многими было. После этого я долго не пил. Разве что случился небольшой коллапс во время празднования первого скудетто с Ювентусом. Это всё Трезеге, змеюга, заставил меня сыграть с ним в литрбол.
Мы с Санелой следили за Кеки в Русенгорде. Ему было запрещено пить и курить, иначе мы пришли бы за ним. С моим младшим братом было не так, как со всеми.
Мы заботились о нём. Что касается чувств, тут ему помогала Санела. Что пожёстче — ко мне. Я был за него горой. Я взял на себя ответственность. Но была и другая часть меня. Я никогда не был святошей. Я не был особо добр к друзьям или товарищам по команде. Я был агрессивен, творил неведомую херню. Если бы сейчас кто-то вёл себя так по отношению к Макси и Винсенту (прим. переводчика — дети Ибрагимовича), я пришёл бы в бешенство. Но это факт, о котором нельзя забывать. Я был двуликим уже тогда.
Я был дисциплинированным, но диким. Пытался выяснить, что с философской точки зрения это значит. Я и говорил, и делал. То есть, не просто говорил: «Я лучший, а ты вообще такой?». Конечно, нет, это всё так по-детски, но ты либо выполняешь, либо пустословишь, как эти шведские звёзды. Я хотел стать лучшим, будучи дерзким. Не то, чтобы я мечтал там суперзвездой стать, или что-то типа того. Иисус, я прибыл из Русенгорда! Но, возможно, всё это изменило меня.
То были бурные годы. Мы всё время переезжали, я даже не знаю почему. Но мы редко задерживались в одном месте больше года, и учителя этим пользовались. Они говорили, что меня нужно определить в школу по месту жительства, и не потому что они чтили правила, а потому что надеялись от меня избавиться. Я всё время ходил в разные школы, поэтому завести друзей для меня было проблемой. Папа был на дежурстве, к тому же у него были война и пьянки, а ещё был тиннитус. У отца звенело в голове, и я заботился о себе всё больше и больше, стараясь не обращать внимания на хаос, который творился в нашей семье. Там всегда происходила какая-нибудь херня.
Как известно, мы, балканцы, суровые. Сестра со своими наркотиками оборвала с мамой и нами все контакты, это, может, было и ожидаемо, после всей борьбы с наркотой и реабилитационных центров. Но и вторая моя сводная сестра была тоже была вычеркнута из нашей семьи. Мама просто стёрла её, и только потом я узнал почему. Всё из-за её бойфренда-югослава. Они с моей сестрой спорили, и мама по некоторым причинам приняла его сторону. Сестра разнервничалась, и они с мамой долго орали, поливая друг друга дерьмом. Ничего хорошего, конечно. Но это ещё не конец света.
Это был первый раз, когда мы всей семьей переругались. Мама была горда, но я предполагаю, что они с сестрой что-то скрывали. Я это понял. Такие вещи не забываются. Я вообще злопамятный. Я помню всё то плохое, что мне сделали, и могу держать в себе обиду долгие годы. Но сейчас это зашло слишком далеко.
Нас было пятеро у мамы, и вдруг стало только трое: я, Санела и Александр. Ничего нельзя было вернуть. Это было словно в камне высечено. Сводная сестра была больше не с нами, годы шли. Она ушла. А спустя 15 лет неожиданно позвонила маме. У неё уже был сын, мамин внук, словом.
«Привет, бабуль», — сказал он, но мама не желала слушать.
«Мне очень жаль», — ответила сестра и повесила трубку.
Я не мог поверить в то, что услышал. Мне стало плохо. Это невозможно описать. Я хотел исчезнуть. Испариться. Не делайте так! Никогда в жизни! У нас в семье все такие гордые. Это погано. Но я, несмотря ни на что, был счастлив. У меня был футбол.
Перевод и адаптация: Дмитрий Садылко
Предыдущие части книги: