Не будем смешить Бога

Добрый день! Для меня он особенный. Я сегодня родился. Спасибо всем, кто поздравил, а если забыли или проскочили мимо – ничего страшного. Год назад я завел маленькую традицию: раз в год я прошу кого-нибудь из своих друзей, они же коллеги, взять у меня интервью. На любую тему. Чем я старше становлюсь, тем меньше хочется откровенничать с малознакомыми людьми – и не потому, что чего-то боишься, а потому, что любая откровенность – это доверие. Злоупотребление доверием – самое, пожалуй, обидное, что может случиться в жизни. 
Год назад мне оказал любезность коллега Андреев (текст несложно сыскать на блоге). А сегодня я попросил об этом интервьюшном одолжении коллегу Гридасова, у которого самого скоро день рождения. Коллега Гридасов, напомню – основатель сайта «Спорт Сегодня», ныне известного под названием-адресом Спортс-точка-ру. Он покряхтел-покряхтел, но не отказал. И поговорил. И вот оно, ежегодное интервью, на сайте.

У себя в конференции ты писал, что живешь грустной красивой жизнью. Про свою красивую жизнь хочешь объясняй читателям, хочешь – нет, но вот почему ты грустен? От многих знаний? От осознания своего несовершенства? Или всеобщего? Или оттого, что небо в Москве девять месяцев в году серое, как свалявшийся валенок?
Я грустен от того, что в моей жизни маловато счастья. Неравномерное оно какое-то. У меня много друзей, интересная работа, но нет семьи. В частности. Поэтому в жизни пока есть место всему, кроме главной цели – вырастить детишек.
Что-то я не встречал людей с равномерно размазанным, как масло по бутерброду, счастьем. Помню, в советских закусочных (надеюсь, в Питере они еще остались) масло, красная икра и веточка петрушки лежали строго по центру, а вокруг было много-много простого хлеба.
Ну да, и это, наверное, был красивый (эк ты симметрию расписал) и при этом грустный бутерброд...
Ага, и с водочкой, и в компании друзей, а потом на легкий мартовский морозец, небо бы только наше северное перерисовать. А где ты, в каком городе, в какой компании хотел бы встретить свой день рожденья? Не вообще, а вот этот, конкретный?
Ты знаешь, если в режиме пожелания, то я бы хотел в Барселоне. Я там однажды отмечал. Правда, такой компании уже точно никогда не будет, но это было бы отлично, если бы вдруг сейчас там оказаться, где-нибудь в Олимпийском порту, и в шумном местечке вроде Барки Саламанки посидеть... И много-то народу не надо. Не так, чтобы все. Чтобы вчетвером, впятером. И потом вполпьяна побрести куда-нибудь... День-то фестивальный. День-то пятница. Всё открыто до утра...
Но я и в Москве неплохо справлю.
У тебя нет такой дурной привычки отмечать прошедший год – на день рожденье ли, на Новый год или в Чистый понедельник – что важного сделал, что не, что хочешь сделать?
Ты знаешь, в смысле планов нет. О будущем не задумываюсь, у меня оно развивается спонтанно. Например, сейчас на работе (не скажу на какой, чтобы избежать конкретики) я «расплачиваюсь» за, в принципе, вскользь брошенную фразу... Мне она будет стоить полгода ударного труда.) Я говорю не о наказании, конечно. Я говорю о рацпредложении, на которое теперь мне же и потратить кучу времени и сил. Но это хорошо. Это просто здорово.
А вот точка перезагрузки у меня есть. Когда я приезжаю к родителям (слава Богу, это происходит куда чаще, чем чистый понедельник), иногда я прихожу в совершенно конкретную точку моего старого дома, где я вырос, и говорю себе: вот ещё один круг. Вспоминаю что-нибудь. Мне это... Ну, посоветовал – не совсем то слово... Рассказал о таком опыте в своей жизни один товарищ. И после этого очень хорошо становится, понимаешь: вот, теперь новое.
Хотя это абсолютно условно, конечно.
А если не в смысле планов (не будем смешить Бога), а такой внутренней корректировки, сверки? «Может быть, кого-то я обидел зря, может, делаю не то». Понятно, что рефлексия бывает чаще, чем Новый год, но все же. Ты написал про «еще один круг», это как годовые кольца, и чем их больше, чем крепче корни, тем внимательней, как мне кажется, следует смотреть на себя и вокруг себя. Тут веточка засохла, тут птички гнездо свили, и не видать ли еще дровосека?
Насчет сверки и корректировки, то у меня это происходит куда регулярнее. Понимаешь, я очень быстро реагирующий человек. Мне часто случается кого-то задеть или обидеть совершенно без умысла. Собственно, поэтому я всегда предпочитаю общаться и существовать в хорошо знакомом кругу людей. Вот, например, наша молодежь на работе, для которой мы, более опытные люди, и я в том числе, чему-то их постоянно учим – вот она знает, что на меня нельзя обижаться, когда я говорю что-нибудь о деле. Я всегда сначала говорю о том, что мне кажется неправильным. А по правилам вроде как полагается сначала хоть за что-то похвалить – это я из курса педагогики помню.
Но обижаться просто бессмысленно, потому что если я ошибаюсь – мне это достаточно легко доказать. А если нет, значит, замечание полезно. Но к этому надо привыкнуть.
В общем, я часто думаю о том, что кого-то, может быть, задел, совершенно того не желая. Для этих мыслей у меня есть дорога домой.
Если же говорить глобально, как ты вопрос поставил... Знаешь, действительно чем дальше живешь, тем большее количество поступков стоило бы пересмотреть. Но жизнь (или кто-то, кто её учредил) придумали такое отличное средство, как память. Она с возрастом, понимаешь, тоже слегка хужеет, и это гуманно. Многое просто забывается, и рефлексия становится не такой жестокой, если что.
Да, и немного о работе. Наша профессия – страшно поколенческая вещь, так как она очень зависима от стиля и требований эпохи, от медийных технологий и прочих политических заморочек. Ты ощущаешь как-то в работе это давление-2009?
То есть ты имеешь в виду, что сейчас как-то все в очередной раз меняется, что ли?
Не буду приводить примеры из телевидения, которое знаю гораздо хуже, но вот писатель «Коммерсанта» теперь должен учитывать, что его текст будут читать не только в газете, не только в интернете, но и с экрана iPhone: это налагает некоторые новые творческие обязательства. То, что новая читающая и смотрящая публика воспитана на интернете (жеже, олбанский язык, гиперссылки, видеоподпорки для текстовых репортажей и новостей, общее опрощение и т.д), безусловно будет менять всю журналистику. Не знаю, включаешь ли ты иногда канал «Ностальгия», я иногда – да, у старых передач абсолютно другой ритм подачи информации!
Это и важно, и неважно, по-моему. По факту – конечно, все меняется. Наши старые выпуски ФК тоже идут в эфире – у нас на «Классике», и тоже все другое.
Знаешь, я вот часто попадаю под другой вопрос: дескать, вот раньше вы были такой-то, я любил вас слушать, ФК смотрел, тра-та-та (это такая уважительная форма бла-бла-бла), а вот теперь... Эх, куда все делось.
Тут два смысла, как мне кажется.
Во-первых, зритель (он же читатель, юзер и слушатель), когда сталкивается с журналистикой в ее прежнем проявлении, немного фигеет. И это естественно, потому что читают же газеты – сегодняшние, современные, это такой... Одновременный пласт жизни. Он меняется вместе с нами со всеми. Сравнивать исторические уже пласты нормальному человеку редко придет в голову. И вот ему попадает в руки, например, двадцатилетней давности газета, которую он все это время более или менее читает – и... Он видит: все другое.
А ещё вот что тут важно. Я недавно об этом как раз с Сережей Шнуровым разговаривал. Он же сделал тут грандиозную вещь – новую группу. Старая всецело успешна, жить бы и жить, но вот он сделал новую. И многим это не по душе, потому что хочется того, проверенного, ещё и ещё.
Я часто слышу такой отзыв (скажем, о музыканте): первый альбом у него был великолепный, а вот потом он постепенно испортился.
Но ведь в большинстве случаев публика просто ждет, что второй альбом будет такой же, как первый. Только новый. И третий – такой же, как они оба. Только новый.
А надо не так. И дорожить надо не такой публикой. Настоящая публика – это которая настроилась на твою волну. И она понимает, что если ты доверился артисту (я ведь щас о музыке) – доверяй ему, мало ли, что тебе не нравится. А вот он ищет. Нельзя ему не искать, иначе ему кранты.
Вот тогда есть шанс продвинуться вместе с ним.
Это такие две стороны процесса. С одной стороны, меняться со временем. Это необходимо, иначе ты просто лишишься контакта с аудиторией. Это писатель или композитор может позволить себе писать для будущих поколений. Журналист – нет. Ты должен как минимум быть понятным.
А с другой – главное-то развитие твоё, а не мейнстрим. В этом и независимость настоящая, в этом и твой собственный риск. Потому что никаких подсказок. Только на свой страх и риск...
Интересно, я тебя не запутал сейчас?
Меня – нет. Я не умею работать, как карусельная лошадь в парке аттракционов, по кругу, по кругу, только детишки меняются, глядишь, лет через 15 те, кого катал ты, посадят на твою спину своих детей. Шнуров не умеет, ты не умеешь. И я далек от апокалиптики в курительной комнате. Она, на мой взгляд, бывает двух основных видов. Подростковая – все, что было до нас, устарело, утопим Пушкина в волнах современности, мы первые отрыли велосипед и поехали. И пенсионерская – богатыри не вы, вот было время. У меня в университете была преподавательница литературы, специалист по 20-м годам 20 века, она страшно тогда ругала всех «новых поэтов» – Парщикова, Еременко, Жданова и т.д. И приводила им в пример Маяковского. А я сидел, слушал ее и думал, так ты бы первая в 1915 году кляла футуристов и вспоминала про Брюсова с Бальмонтом.
Вот видишь, как все относительно. С одной стороны, да – она бы первая кляла, наверное (правда, я думаю, что вряд ли на фоне Бальмонта и Брюсова, наверное, она обращалась бы подальше – к Боратынскому). А с другой – ну, и кто такой Парщиков, хотел бы я знать?
Впрочем, поэт может себе позволить быть неизвестным. И снова это словцо «впрочем»: тогда он точно проигрывает в сравнении с названными предшественниками, хотя бы потому, что в силу неизвестности круг его влияния – мал, мал, мал.
Так что тут все очень противоречиво. Я ж говорю – во всем, что есть новое, уповать приходится только на себя. Это затрудняет оценку правильности, но с другой стороны – упрощает и путь на случай ошибки. Ошибся – так это было твое частное дело. Как быстро поднятый бутерброд: никто и не видел, жуй дальше!
Ну, к Боратынскому вряд ли, он совсем далеко, да и не важно, как и не важно, что стало с Парщиковым – для этого разговора. Именно – относительно. Опыт ситуаций, данных нам в развитии. Не с нас началось, не нами закончится. Не брюзжим ли мы? Кстати, а тебе сколько лет исполняется?
Мне 37. У меня отличначя дата была предыдущая: очень забавляла мысль, что в два раза больше совершеннолетия – и при этом в два раза меньше, чем Никитичу Маслаченко. Вся жизнь впереди, в общем.
Да почему брюзжим. Брюзжит тот, кто не в состоянии что-то сделать. А мы, слава Богу, при деле. Вот на днях на Плюс нового парня взяли. Надеюсь, выйдет из него толк, тем более, что читатели нашего сайта его неплохо знают – Антон Матвеев его зовут. На третий день работы сделал сюжет сам для новостей... Нормально.
Так что не думай даже. Мы не брюзжим. Мы живем и дело делаем.
То, что Владимир Никитич называет «дрружной командой НТВ+», мне, как зрителю, представляется большой театральной труппой: главных ролей по определению на всех не хватит, а почти каждый мнит себя главным героем-любовником. Если не прямо сейчас, то в ближайшей перспективе. Телевизионная среда обычно не менее ревнива к чужому солированию, чем театральная, где и гвозди вбивают в ботинки, и подметки на ходу срывают. Тебе знакома профессиональная зависть?
Так а что тут странного. Мы на телевидении, там амбициозные люди собираются. Зависть-не зависть, я, слава Богу, имею возможность просто не задумываться об этом, но ревности хватает.
Вот у нас есть парень – славный, между прочим, малый в обычной жизни – который, как только грянется в пол желудка третья рюмка, начинает разговор о том, как его недооценивают. Это совершенно невыносимо, потому что разговаривает он об этом всегда со мной. Его ни домой невозможно в этом состоянии отправить, ни уговорить, ни наорать, чтоб на худой конец обиделся и замолчал. Так что после четвертой рюмки задача компании – как-нибудь от него сбежать.
Наверное, есть и зависть. Нас там полсотни человек, так, чтобы каждый каждого любил – это нереально. Но если говорить вместе, Стас... Не знаю, тебе каждый скажет, что у нас на футканале клёво. Так, чтобы заведомо пакостить другому – нет, я с этим никогда не сталкивался. Надеюсь, что и не столкнусь.
Ну, и не во всех театрах сталкивают конкурента с лестницы, и в газетах-журналах собираются не менее амбициозные люди, чем на ТВ, но если взять твою формулу «грустная красивая жизнь», то, получается, что «грустная жизнь» у тебя протекает, как правило, за пределами Останкино, а «красивая» – не без помощи этой популярной в народе иглы. Или не так?
Это так, но отчасти. Тут понимать нужно начинать с другой стороны – если, конечно, хочется. С грустной. Я, понимаешь, люблю свой дом. У меня нет проблем ни с какой компанией – ни с товарищеской, ни с узкодружеской, ни с деловой. Я не скучаю. У меня уютная квартира, в ней есть все, что мне нужно. Мои коты – отличные ребята.
Но в определенном смысле все это антураж. Живем мы не за этим, я полагаю. Мне очень не хватает семьи. Не женщин, не общества, не отсутствия одиночества, в конце концов. У меня нет семьи. Это лишает мою жизнь смысла.
Вот только я собрался поговорить о чем-нибудь красивом и жизнеутверждающем. В вудиалленовской «Барселоне» кто тебе больше нравится, Вики или Кристина, Кристина или Вики? Или вот еще испанская тема, из «Земли» Медема: Анхела или Мария?
Слушай, я не смотрел эти фильмы! Алленовский, наверное, посмотрю, но вот пока недосуг... Ты же знаешь мои вкусы. Я редко собираюсь на что-нибудь фестивальное. Я смотрю экшены.
Я тебе вот что скажу: Хавьер Бардем – если уж затрагшивать испанскую тему – лучший артист на свете. Не то, чтобы я имел в виду, что лучше него нету; это спорно. Но если скажешь: Бардем – лучший – не ошибешься точно. А знаешь, почему?
А потому, что он разный.
Вот есть характерные актеры. Говорят – они самые яркие. И это правда. Не плохо быть характерным актером. Тем более, что ты не выбираешь же себе ролей. Это их тебе предлагают. Вот я в спектакле играю с грандиозным актером Бариновым. У него там эпизод, играет генерала. Вот ему и в кино постоянно предлагают играть генералов.
А ты был на его спектакле? На «Скрипке Ротшильда»? Я вот мечтаю. И схожу. Я разговаривал с людьми, которые это видали, и я знаю Баринова на сцене (как это ни позабавит кого-то). Это выдающийсчя актер.
Но вот уже сложилась вокруг него такая вот характерность. Это же не порог деятельности артиста; это, скорее, порог востребованности.
Так вот. А Бардем играет настолько разные роли! Настолько... Я стараюсь смотреть все фильмы с ним. Он великий актер. Он напрямую соприкасается с жизнью. Когда я работал матч «Барса» – «Реал» в конце того года и увидел его на матче, я подумал, что более значимых персон на матче просто не могло быть.
Вот представляешь, какое счастье, когда неограниченность твоих возможностей совпадает с неограниченностью востребованности?
Чисто теоретически. Я-специалист-подобен-флюсу, и не хотел бы ни вести утренний разворот на «Эхе», ни играть в театре, ни сниматься в кино, ни выходить «Стенка на стенку». За эти твои параллельные игры тебя, кстати, часто осуждают.
Ну, что ж. Пусть осуждают. Это мой путь, я его сам выбрал. Мы ж говорили об этом раньше. Для меня это новые вызовы. Мотивация. Когда об этом говорят – те самые безликие «они» – обычно упрекают меня в том, что эти все новые дела мешают комментатору-Уткину быть прежним. Вроде как отвлекают от основной работы.
Но я, во-первых, не комментатор. Это одно из моих занятий; ещё я, к примеру, кулинар. Я считаю себя журналистом. А во-вторых, я точно таким же образом когда-то стал работать на спортивном телевидении и начал комментировать футбольные матчи. Ровно так же.
Все эти новые проекты – это моя мотивация. Она помогает мне быть в тонусе. Она и есть собственно, мой тонус. Не живи я так – я вовсе не оставался бы прежним. Я бы, может, вообще тогда уже умер. Во всяком случае как публичная фигура. Без мотивации – что происходит с публичными фигурами? Они умирают.
Вот зачем, допустим, радио – сказать?
Скажи.
Я работаю в утреннем эфире. Это самое, вообще – самое, что может только быть конкурентное в моей профессии. В Москве почти пятьдесят радиостанций. Утренний эфир – главный «кусок». А «Эхо» – первое. Понимаешь? Вот что важно. Меня пригласили в такой проект! Да что может быть круче? Да ничего.
А знаешь, как пригласили?
Было так. Я вообще по утрам радио не слушаю. Я в это время сплю. Или спал – так будет точнее. Но вот в какой-то момент я наткнулся на сайт, где – с благословения Венедиктова – какой-то славный малый, фанат Доренко, выкладывал нарезки из его эфиров. Ну, вроде как лучшие шутки.
Я слушал этот сайт что-то вроде недели на Евро. Я там болел, и было очень кстати. Суть утренних эфиров Эха – в интерактивности; вот я там сидел, скучал один (вокруг шла прекрасная летняя жизнь) – и моим обществом был Доренко.
Это не получило никакого развития. Я так и не стал слушать ни «Эхо», ни что-то другое, потому что я спал по утрам. Но как-то раз я узнал, что Доренко ушёл с «Эха». И спустя несколько дней мне задали вопрос на конфе (посетитель конфы, давний). Парень написал, что вот спросили Венедиктова, кем заменить Доренко, и он говорит: пока не знаю. И требования перечислил какие-то. По требованиям вы подходите. Вы бы пошли?
И тут я брякнул в ответ: если б меня позвали, я бы, наверное, принял предложение.
Понимаешь? У СЕБЯ НА КОНФЕ. Через день мне позвонили от Венедиктова, а ещё через день я сидел у него, и он предложил мне работать по утрам.
Вкупе со сказанным ранее – как может не впечатлить то, что люди вот так вот мониторят блогосферу? Я не сделал ни единого усилия, чтобы об этом ответе «Венику», как его называют за глаза все на «Эхе», стало известно.
Ты представляешь себе, как в такой ситуации отказываться?
Это означает отказаться от вызова, который тебе предлагает жизнь. Устами Венедиктова – но именно она...
Это бутерброд всегда падает маслом вниз, а вызовы бывают и ложные. Хотя, конечно, это явно не про историю с «Эхом».
Ну да. Не про то... А вообще никогда не узнаешь, ложный вызов или нет, пока не попробуешь.
А ты вообще веришь, что вот такие цепочки совпадений могут быть случайны?
Прости, но тут ничего случайного нет. Во-первых, моя конфа – ресурс хоть и приватный, но все-таки с определенной аудиторией. Во-вторых, «Эхо» – информационное радио, и они обучены именно что процеживать блогосферу. А в-третьих, я же чуть не начал работать со Стиллавиным... Венедиктов говорил мне потом, что когда это возникло, он ругал себя, что раньше не предложил мне как-то развиваться на «Эхе» (футбольная-то у меня программа там скоро десять лет как идёт).
Так что это не совпадение.
Да чего извиняться-то. То есть если завтра, или через год, или через три тебе позвонит режиссер и предложит тебе Ту Самую Роль, о которой ты мечтаешь, это тоже будет простое совпадение?
Смотря какой режиссер, Стас. Потому что одному режиссеру я уже рассказывал про такую роль, и вроде бы ему идея понравилась...