Камил Гаджиев – большое интервью про деньги, криминал и MMA
Главное лицо российских единоборств.
Камил Гаджиев – президент промоушена AMC Fight Nights и важное лицо российских MMA, чьи комментарии вы регулярно видите в новостных лентах. Он профессионально занимался единоборствами, в нулевые взяв Кубок мира по джиу-джитсу, продвигал российских бойцов в зарубежные промоушены и запустил свой.
За годы Гаджиев превратился в главного спикера по любым инфоповодам, но кто он как человек? Мы встретились, чтобы узнать Гаджиева ближе.
Отец ругал Гаджиева за четверки, устраивал дома пересдачи и хотел, чтобы сын стал ученым
– Ваш папа – ученый-историк, мама – врач. Как это отразилось на детстве?
– Папа делал большую ставку на мою учебу в школе. Наверное, он не был интеллигентом до глубины души, потому что все, что присуще моим землякам-дагестанцам, отцу было абсолютно не чужим. Он очень любил спорт, единоборства и считал, что я должен развиваться во всех направлениях. Отец занимался и гимнастикой, и борьбой – для себя. Был очень крепким физически, но с детства топил за науку. Для него это было важно.
– Правда, что оценки ниже пятерки воспринимались критично?
– Да, вообще не принимались. В таких случаях дома устраивался разбор полетов с изучением материала, по которому была получена четверка. А после я пересдавал сначала отцу, потом – в школе. Благо, довольно быстро это принял. У меня получалось учиться, не краснел перед отцом.
Я учился хорошо. Четверки случались, тройки – как нонсенс. Окончил школу с золотой медалью. Но, честно говоря, для меня конец учебы – определенный стресс, потому что тогда немного потерял к ней интерес.
Времена были такие. 1995 год – приоритеты, что ли, поменялись. Я хорошо считал, у меня хорошая память, цифры запоминал. Но если отец считал, что я должен стать экономистом, доктором наук, то к 95-му я даже об этом не думал. Потому что страна перевернулась с ног на голову.
– Вы сами себя кем видели?
– Не мечтал быть ни космонавтом, ни пожарным. Может быть, хотелось быть кем-то средним между ученым и партийным работником. Административная работа. Тогда я не понимал, что это называется «депутат». Например, в школе я был председателем совета дружины, лютым пионером. Мне это все заходило.
– Вы говорили: «Меня отец душил жестко, и для меня это была такая драма». Самый яркий пример.
– Например, приходил со школы и первое, что делал, – сдавал на входе дневник. Сначала родители его листали: если там что-то не так (например, замечания), душа в пятки уходила.
Отец чуть ли не приходил в школу на уроки, на тренировки, на соревнования. Буквально – почти каждый день на переменах, опрашивал преподавателей. Еще проверял, как я усвоил материал. Заставлял учить по 10 английских слов в день. В общем, стрессово.
– Были ли слезы, обиды, разочарование?
– Были страхи. Например, получил четверку – и домой идти не хочу. Приходил – куда бы я делся? – но приходилось врать и изворачиваться, что плохо. Сейчас я сам отец и стараюсь, чтобы дети чувствовали себя спокойнее.
– Как вас наказывали?
– Ремнем не пороли, но под зад ногой мог получить. В прямом смысле. Но все-таки рукоприкладство не приветствовалось. Знаете как? То, что отец сыну один раз в сердцах даст по пузу кулаком, я считаю абсолютно нормальным.
Сейчас все более толерантные. Но не считаю, что в этом что-то есть. Моим друзьям могли всыпать ремня. И меня пнуть. Нормально. Никто от этого родителей меньше любить не стал. Сам я могу дружеский прямой в грудак выписать, но несильно, хах.
– Вы родились, когда отцу было 48 лет. Разница в возрасте сильно сказывалась?
– Да. Отец более ответственно подошел к моему воспитанию. Считал, что может не дожить до моего совершеннолетия, поэтому должен дать мне все как можно быстрее.
Отец понимал, что по-другому эффекта не добиться. Потому что он так поставил вопрос. А так бы я валял дурака. В целом согласен, что ребенка нужно загружать на 24 часа в сутки, иначе он начинает заниматься ерундой.
– Сейчас обида на это есть?
– Никакой обиды. Все было абсолютно правильно. Я с отцом, царство небесное, согласен на 100%.
– Как часто бываете на его могиле?
– Каждый раз, когда прилетаю в Дагестан. Минимум раз в два месяца. Для меня это обязательно.
– Какое влияние оказывала мама?
– Сейчас я уже взрослый человек и понимаю, что мама делала все очень правильно и аккуратно. Расставила все так, что мы все находились в комфорте. При этом, зная характер отца, она сглаживала углы.
Раньше мне казалось, что мы все ходим под отцовским гнетом. А потом я понял, что мать просто все сделала по-восточному правильно. Отец у нас всегда был первым номером в семье. Ну как сглаживала? Будто бы этим не занималась, но на самом деле была моим адвокатом.
Сейчас у нас отличные взаимоотношения. Пять раз в день разговариваем. Заезжать получается раз-два в неделю, но на связи постоянно. В плане воспитания все старшие дети через нее прошли. Сейчас ей, конечно, посложнее. Хотя, например, мои племянники, дети сестры, у матери постоянно.
«Перестали кушать деликатесы, стали просто кушать». В 90-е Гаджиев торговал бензином и на две недели попал в больницу, когда его избили братки
– «В 90-е интеллигенция в нашей стране думала больше, как выжить на те копейки, которые им платили». Как сложно было вашей семье?
– Помню, в один прекрасный день произошла деноминация рубля: ты зарабатываешь 500 рублей, а на следующий день получаешь те же 500 рублей, только они уже как рубль. Ну а мы что? Подстроились, перестроились. Перестали кушать деликатесы, стали просто кушать. Крутились.
Мои первые заработки – от безысходности. Нужно было себя финансово поддерживать, чтобы что-то позволить. Например, тогда появились кроссовки Reebok, которые рванули на российский рынок. Мы смотрели на эти кроссовки и так их хотели купить, а они продавались в «Лужниках». Мы думали: «Сейчас надо покрутиться, найти деньги и купить кроссовки».
Купил, конечно, когда торговал бензинчиком. Тогда все было построено исключительно на дефиците. Инфраструктура не успевала за количеством машин, которые люди приобрели. Те стояли на заправках в километровых очередях, а мы суетились, заливали канистры, шли в конец и продавали в два раза дороже. Покупали: люди не считали денег, им нужно было сэкономить время. Занимался этим примерно год.
– Сколько заработали?
– Наверное, в день можно было купить пару кроссовок.
– Как это воспринимали родители?
– Они не знали. Узнали, только когда я попал в пару неприятностей. При этом я ходил на английский язык. Ушел на занятия, а родители думали: «Ну, он на английском». А вернулся не через два часа, а через шесть. Да еще и с кроссовками.
– Что это за фотография?
– Это мы с братом. Такие крепкие ребята. Нам лет по 17-18. По моде тех лет.
– Как из фильмов про криминал.
– Но это мода. Это не то, что мы такие. Тогда нормальные пацаны ходили с короткими прическами и в кожаных куртках. Длинноволосые люди по улице не ходили. Это было странно. Кожаные куртки – это было круто. Вот люди смотрят на эти фотки и думают, что ребята из криминала. Нет, такие же, как и все.
– А сколько такая стоила?
– Баксов 200, наверное. Во-первых, любой пацан все равно находил возможность приобрести такую куртку. У кого не было [денег] на кожаную, брали из кожзама.
– Вы говорили: «Ролевой моделью для подростков были крепкие парни на 600-х мерседесах, в лучшем случае – Ван Дамм». А для вас?
– Ван Дамм – как герой, а пацаны на 600-х мерседесах – как люди, которые на соседней улице добились успеха. Просто в 16-17 лет что ты понимаешь? Видишь, что человек успешный – и все. А то, что эти люди подняли деньги на чужом несчастье, понимаешь позже. Но самое главное – все они нигде. Сейчас я это понимаю и больше бы внимания обращал на учебу, институт. Но тогда уже думал о другом.
– Как много братков на мерседесах было вокруг?
– Хватало. У нас район на окраине Москвы – полукриминальный. Всегда были братки. Потом время прошло – их след простыл. Я жил на Теплом Стане. Там все было построено на драках, криминале. Это была основа всех коммуникаций. Все решалось посредством кулаков. Это главные законы тогдашней жизни. Сейчас посмотришь: живем в стране, где закон есть закон.
На самом деле все вокруг криминала ходили. У нас же жизнь такая была – полукриминальная: налоги не платили, искали, где что плохо лежало, пытались делать бизнес. Благо, я был слишком молодой для глобального криминала. Все-таки прям криминал, преступная жизнь – это для более взрослых ребят. Я только в 1995 году школу окончил, а вот лихие 90-е были чуть раньше, поэтому Бог миловал. Если бы я раньше родился, то, наверное, было бы плохо.
– Но вам было страшно на улице?
– Нет. Мы же из этой среды. С окраины, спортсмены. Скорее от нас страшно, чем нам. Но мы никого не пугали. Жили спокойно. Наше позиционирование – спортсмены, молодые, крепкие, активные, пассионарии. Кого нам бояться?
– Вы говорили, что на улице приходилось договариваться с братками.
– Время такое было, много кто ходил с оружием. В принципе, от слов к делу очень быстро переходили. Я же вот бензинчиком приторговывал. Могли прийти и посчитать, что теперь это не моя поляна, а их. Условно: «Уходите отсюда, мы здесь будем работать». Ну а мы такие ребята… У нас всегда свое мнение, мы на нем стояли.
Гаджиев – в центре, слева от него – Николай Елесин, справа – Бату Хасиков
– Однажды вы не договорились – после этого вас избили.
– Как раз из-за бензина. Ребята посчитали, что мы слишком много зарабатываем и зарабатывать теперь должны они. В итоге они пришли и избили меня до больницы. Недели две провалялся с сотрясением мозга. Отделался легким испугом. Не хочу драматизировать и делать из себя человека, который выживал. Такого не было.
У нас все было нормально: росли в здоровом коллективе, немножко уличных разборок и борьбы за место под солнцем, учебу не бросали. Пьянки и наркотики никогда не приветствовал, но и ботаником не был.
– Почему после той ситуации не пошли в полицию?
– Другое время: не принято было решать вопросы в полиции. Не знаю, с чем это связано. Может, такая мода. Может, тогда полиция не была той полицией, которая сейчас. Все решалось по-другому. Кто сильнее, тот и прав.
Друзья Гаджиева умирали от наркотиков: «Ты ему говоришь: «Не употребляй». А он: «Да давай вместе»
– Насколько близко тема с наркотиками крутилась рядом с вами?
– Очень близко. Поколение такое, все одногодки. Это юго-запад столицы, там РУДН, который в то время был эпицентром наркотрафика. Поэтому фактор наркотиков – катастрофичный. Очень много товарищей через это прошло.
– С каким итогом?
– У кого-то начались психологические проблемы, бывали и летальные исходы. Для московской молодежи 95-96-й – ужасное время. Очень многим не повезло. К сожалению, это было что-то новенькое, поэтому родители и правоохранительная система не научились с этим бороться.
Гаджиев – второй слева
– Кого-то из ваших друзей забрали наркотики?
– Да. Достаточно близких. Я не был таким сознательным, чтобы правильно спасать. Все ограничивалось тем, что я им говорил: «Не надо, не стоит». Но очень сложно влиять, если ты одногодка, а не авторитет. Ты ему говоришь: «Не употребляй». А он: «Да давай вместе».
– Почему эта история не зацепила вас?
– Не знаю. Всевышний спас. Думаю, из-за спорта не попал в этот наркотический эксперимент. Потому что человек, который занимается, скажет: «Тебе наркотики предлагают, а завтра надо на тренировку». Приоритеты такие: тот случай, когда спорт реально спасает.
– Как сложно было тренироваться в 90-е?
– Существенную разницу видел только в инфраструктуре: тренировались в маленьких залах, в которых не было крутых татами и снаряжения. Перчатки были так себе, шлемы – не у всех, накладки на ноги – редкость. Но энергии у нас было много, так что ничего сверхъестественного.
Нужно понимать, что тогда были другие MMA, другой контингент. Понимания, как все устроено, не было. Кто-то приходил из других видов спорта, кто-то – с уличных драк. Росли друг на друге. Не было возможности, как сейчас, учиться в интернете. Так что, например, знаний о правильной сгонке веса тоже не было.
– И как гоняли?
– Модель такая: ничего не есть, не пить и много тренироваться. Препараты для сгонки веса, мочегонное не пробовал, да тогда этого особо и не было. Просто терпел, воспоминания не лучшие. Но организм реагировал нормально, хотя не всегда полноценно восстанавливался к турнирам. Гоняли по 7-8 кг – ни о чем по сегодняшним меркам. Последствия начались потом: то пломбы начали выпадать, то проблемы с желудочно-кишечным трактом.
– Когда начинали заниматься, понимали, что дойдете до профессионального уровня?
– В душе – да, когда еще смотрел фильмы с Ван Даммом. Другое дело, что жизнь вносила корректировки. Я же рано женился, поэтому приоритеты поменялись. Когда в 2007 году отобрался на чемпионат России по боевому самбо, мой последний турнир в карьере, поехал, проиграл и понял, что либо тренируешься два раза в день, вкалываешь, либо занимаешься другими делами. Выбрал второе, а спорт сохранил в том виде, что стал помогать своему тренеру Николаю Елесину готовить ребят.
– Почему выбрали не бокс?
– А я походил немного, но мне и уровень не позволил соревноваться, и ребят, которые с самого детства занимаются, перебоксировать невозможно. Занятия боксом помогли мне и в джиу-джитсу, и в боевом самбо, и в рукопашке. Например, работали над тем же нокаутирующим ударом, шлифовали его с Николаем Елесиным.
– Главный апсет в вашей карьере?
– Кубок мира по джиу-джитсу [2003 год]. Поехал туда реальным андердогом, потому что за две недели до этого на сборах порвал кресты. Думал, что не поеду, но за мной было забронировано место. Мне поставили тейпы, дрался в них весь день, провел четыре схватки – все выиграл досрочно. Наверное, потому что не было никакого давления.
– Кресты – самое жесткое из травм?
– Думаю, да. Даже если брать перелом носа: звучит страшно, но через месяц ты как огурчик. А кресты прооперировал после Кубка мира и полгода восстанавливался. Из других серьезных травм – повреждение мениска и ахилла на правой ноге, плечо. И кисти, но так у любого человека, кто занимается – что-то с ними не в порядке. Сейчас это аукается, но больным бы себя не назвал.
– «Привычка пить – это российское. К сожалению, люди в России пили, пьют и будут пить, что бы мы ни делали». Почему так?
– Потому что употребление алкоголя никогда не считалось зазорным или позорным. Если бы, например, это было постыдным... Вот наркотики – постыдное, согласитесь? Из алкоголя такого не сделали. Люди скрывают, что они употребляют наркотики, а то, что пьют, – нет. Как будто даже гордятся. И алкоголь всегда в быту был и есть.
– Какие у вас отношения с алкоголем?
– Сейчас вообще не употребляю. Последний раз напивался года два назад. Было мероприятие: засиделись, начали выпивать, отмечать – и пошло. С утра проснулся и подумал: «Не. В ближайший год [не буду пить] ни в каком виде».
Сейчас, например, поиграем в хоккей, после него весь в мыле, хочется шлифануть пивком. Но не сделаю. Равнодушен к алкоголю. Честно говоря, я не трезвенник. Нет такого, что зарекся никогда в жизни не пить. Но и тяги к спиртному тоже нет.
Гаджиев, как и отец, ругал старшую дочь за четверки и объяснялся перед сыном за пощечину Уткину
– Вы религиозный человек?
– Считаю, что да. То, что с нами происходит, это решение Всевышнего, которое принято на основании, как мы живем. Хочется верить, что мои благие намерения и дела влияют на мою семью, на все отношения. Если у меня что-то идет не так – значит, Всевышний считает, что я что-то недостаточно правильно делаю, недостаточно правильно живу, нужно еще работать над собой, укреплять веру.
– Как к этому пришли?
– Сначала по инерции, потом и щелчки были от Всевышнего – посылы, после которых понимаешь, что надо задуматься, как проживаешь каждый день. Я-то великим грешником себя никогда не считал – как, наверное, и любой человек. В целом стараюсь жить по совести. Ну а вера – то, что нас во многом сдерживает.
– Нет ли противоречий в том, что ислам запрещает бои?
– Очевидно, есть. Но я когда сам спортом занимался, то от веры был далеким человеком. А сейчас деньги, которые зарабатываются с помощью индустрии единоборств, трачу на благие дела, помогаю благотворительным учреждениям, для меня это определенное оправдание, когда я предстану на суд Всевышнего. Уверен ли я, что все делаю правильно? Нет. Ни один человек не может быть уверен. Но как будто бы мы не самым плохим делом заняты.
– Старшие когда-нибудь говорили вам, что занимаетесь не тем?
– А у меня нет старших, я сам старший. Отец в этом особо не разбирался, дяди [ничего] не говорят. Наверное, им нравится, что я при деле.
– Ваши дети верующие?
– Думаю, они в пути. Потихоньку обсуждаем. Не хочу, чтобы они пришли к вере исключительно под моим влиянием. Точнее с моим влиянием, но не под нажимом. Это должно быть их решение, но я должен к нему подтолкнуть. У них еще нет того жизненного опыта, который поможет ответить на вопрос, что все от Всевышнего.
– У вас четверо детей. При этом вы говорили, что стали мягче в воспитании.
– С возрастом человек становится мягче. И я ко многим вещам стал более спокойным, толерантным. Например, не буду ругаться за четверки. Хотя старшую дочь ругал.
– Ваш 12-летний сын занимается хоккеем, у него несколько репетиторов. Вы уже говорили, что ребенок должен быть загружен 24 на 7. Многие скажут: «У ребенка нет детства». Это не так?
– Нет, он в коллективе. С ребятами, со своей тусовкой общается, хулиганит. Он абсолютно свободен.
– Вы как бывший спортсмен хотели бы, чтобы он тоже стал профессиональным спортсменом?
– Не сказал бы, что это самоцель. Сложно сейчас говорить, что ребенок станет спортсменом. Вероятность этого – 5%. Но то, что этот спорт нужен и полезен, – 100%.
– История с пощечиной Василию Уткиным на медиафутболе. Сын спрашивал вас об этом?
– Он даже там находился. Потом я ему сказал: «Сын, не думай, что я дал пощечину и этим горжусь. Просто попал в ситуацию, где по-другому будто поступить и не мог. Не думай, что так надо». Выводы сделал, но когда он будет постарше, то я обязательно поговорю с ним еще раз.
– Вам было стыдно после той ситуации?
– Перед сыном – нет. До сих пор не считаю, что мне есть чего стыдиться. Хотел бы я эту историю повторить? Да никогда в жизни. Мне это не нужно. Мы тогда поговорили с Васей, все вопросы решили.
– Вы называли мат частью культуры и публично ругаетесь. Ограждаете ли от этого сына?
– Порицаю мат и не ругаюсь так, чтобы связывать слова. На эмоциях можно проматереться. Иногда как будто по-другому и не скажешь – вырывается, хах.
Сейчас беседую с сыном, потому что кажется, что мата в их среде стало слишком много. Тем более в медиафутболе. Не очень приветствую эту историю. Мой отец со мной был построже, чем я со своим сыном, это факт. На самом деле у нас доверительные отношения, но с вертикалью.
Я просто иногда смотрю, дети с родителями так разговаривают. Думаю, неужели мой сын со мной так мог бы вообще разговаривать? Просто дерзят отцу в ответ. А я думаю, что моему сыну это даже в голову не придет.
– Молодое поколение сильно отличается от вашего?
– Да нет, нормальные ребята. Знаете, сейчас молодежь принято ругать. Ну а что ругать? Вот они в гаджетах сидят. Слушайте, ну есть у них гаджеты, у нас их не было. Если бы у нас были, мы бы тоже сидели. Вопрос: зачем они там сидит? Если они как дебилы целый день в игрушки играют, тогда ничего хорошего. А, может, пацаны смотрят полезные вещи в ютубе? За что ругать-то?
В России Гаджиева объявляли в розыск, а потом он работал с российскими бойцами в США
– По ощущениям, есть Камил Гаджиев из 1990-х, который торговал бензином, и Камил Гаджиев, который в 2010-е запустил Fight Nights. Что было между?
– А я тогда бизнесом занимался. До 2007-го соревновался, совмещал. А с 2007-го по 2010-й вообще только бизнесом занимался и поддерживал сборную Москвы по боевому самбо, потому что там выступали наши пацаны. А с 2010-го уже все более-менее стало понятно.
– По слухам, в то время вы или были близки к тюрьме, или вообще сидели. Это правда?
– Однажды я даже находился в розыске. Произошел инцидент с правоохранителями: я считаю, что они были неправы, они – что я. Просто бытовуха, можно сказать. Тогда же, знаете, все вели себя немножко не в контексте закона, в том числе и правоохранители. У каждого было свое видение.
Скажем так: произошел инцидент, поскандалили. Потом начали друг на друга писать бумаги вместо того, чтобы просто сесть за стол, поговорить. Причем мы были знакомы. Слава Богу, нашлись здравомыслящие люди, которые нас все-таки посадили за стол и помирили. Но крови попили у меня нормально.
– А тюрьма?
– Да это все на уровне слухов.
– Как после этого вы оказались в США, став менеджером Али Багаутинова и Виталия Минакова?
– На самом деле я не был их менеджером в классическом смысле. Я просто друг, который помогал. У них другого менеджера, по сути, не было. У Виталика был Леха Жернаков, с которым я его и познакомил. У Али – я сам.
Али вообще в нашем зале тренировался. Мы его продвигали в Fight Nights. Потом с Fight Nights он попал в UFC, а я с ним по инерции. И все: просто ездил по-братски, поддерживал.
– Но дела же решали?
– Ну а какие дела? Писал матчмейкерам в UFC, матчмейкеры – мне. Предлагали для Али бои, а я ему об этом сообщал. Он уже соглашался или нет.
– А с этого какие-то деньги получали?
– Никаких. Вообще ничего. Сейчас менеджеры забирают [процент], но мне это было неинтересно, у меня была другая мотивация. Я хотел, чтобы эти ребята выстрелили. В итоге один стал чемпионом Bellator [Минаков], второй дрался за пояс UFC [Багаутинов]. Какая команда, кроме Хабиба, показала подобный результат? Никакая, только мы.
– Если бы Багаутинов стал первым чемпионом UFC (не считая Олега Тактарова) из России, могли бы вы пойти по пути условного Ризвана Магомедова из команды Хабиба?
– Нет. Я же себя не позиционировал как менеджер. Знаете, если во что-то не вкладываешь энергию, тебе не отдается. Конечно, моральные дивиденды я бы получил, но только моральные. То есть не было бы такого, что Камил Гаджиев – человек, который сделал из Али Багаутинова чемпиона UFC. Ну это же бред. Но всей командой бы кайфовали.
– Какими вспоминаете США в тот период?
– Переоцененными. В чем? Да во всем. Все считали, что если ты в Америке потренируешься, то у тебя третья рука вырастет. А потом ребята ехали. Я-то понимал, что это не так. Потому что я этот путь с Бату [Хасиковым] прошел, когда он здесь [в России] качественно подготовился к бою с Майком Замбидисом [в 2011 году, бой за звание чемпиона мира по версии W5].
Всегда вопрос, насколько ты можешь погрузиться, кто твои спарринг-партнеры. Что, в Америке, в Альбукерке, спарринг-партнеры у Али были круче, чем в зале у Николая Елесина? Да никогда в жизни. Здесь пацаны – все призеры России. Любой готов был тебя вытряхнуть. Или что, у кого-то лучшие спарринг-партнеры, чем в том же зале Хабиба? Нет, конечно. Просто ребята туда [в США] едут, чтобы абстрагироваться от текущей ситуации и погрузиться в ту. Вот чем наши пацаны занимались. В этом плане Америке спасибо.
– А в плане жизни?
– Так они же всех прелестей американской жизни не познали. Виталик вообще скучал по семье. Али более-менее, он там с Андреем Бупасом [тренер] тусил, за счет этого чувствовал себя нормально.
– Вы себя как чувствовали?
– А я приехал-уехал. Знал английский, деньги были. У меня конкретной иллюзии не было. Я многим ребятам говорил: «Вы сейчас приедете, сами все увидите, ничего там особенного нет». Так и получалось.
«При мне закрылось 100 организаций». 15 лет в Fight Nights – от продажи имущества на старте до выхода в ноль сейчас
– Вы говорили, что бойцы слишком необразованные для бизнеса и что есть только 3-4 адекватных бизнесмена. Кто именно?
– Магомед Исмаилов, Владимир Минеев, Александр Шлеменко.
– Кто антипример?
– Федор Емельяненко. А Федя же сам прямо говорит: «Я не политик, не бизнесмен. Я воин, боец». Легенда единоборств, но в другие сферы не идет, а здесь двигается.
– Когда вы запускали Fight Nights, насколько вам не хватало знаний?
– Сильно. Сейчас бы гораздо больше времени занимался маркетингом, бизнес-историей, юридической стороной. Потому что потом пришлось все это учить прямо на ходу.
– Какой тогда в индустрии был ландшафт?
– Бедный. Ничего не было. М1, ProFC, где-то на Дальнем Востоке – MFP. Заходить было рискованно и интересно, потому что можно было на раз-два остаться без штанов. Ты просто лез в неведомую историю. Я же полез и кучу денег завалил – где-то $500 тысяч. Занимался бизнесом, у нас с товарищем был небольшой торговый дом, поставляли в Туркмению разные товары от еды до одежды, так что слава Богу, было что продать.
Ребята тоже помогали: Бату [Хасиков], Сангаджи [Тарбаев], Серега Шанович, Серега Арсеньев – все включились. Было здорово, интересно, кто только нас не поддерживал, кто только не присоединился. В один голос вопили: «Вперед, парни, вы крутые».
Первый турнир запускался… Просто турнир ради турнира. Типа: «А там посмотрим». А проснулись людьми, которые сделали что-то очень необычное. После этого я понял, что нельзя останавливаться. И с каждым турниром все больше и больше в этом убеждался.
– Помните, где взяли первую клетку?
– С помощью Алексея Жернакова купили у Bellator, они тогда перешли с 9-метровых на 10-метровые. Мы подсуетились, чтобы она у них не осталась грузом. Так что наша первая клетка – 9-метровая. Вот такой анекдот. Я больше скажу, эта клетка до сих пор жива. Она у меня в Академии единоборств Камила Гаджиева в Новых Ватутинках.
– Если бы не появление бизнесменов братьев Зиявудина и Магомеда Магомедовых, Fight Nights бы выстрелил?
– Нет. У меня бы на Федора [Емельяненко] денег не было. Деньги на Федора я нашел с помощью Зиявудина. Поэтому без этого выстрела в самое сердце зрителя представить сегодняшний не только Fight Nights, но и индустрию единоборств просто невозможно.
– Зиявудин Магомедов говорил, что планировал вложить в проект $100 млн за пять лет. Сколько из этих денег доехало?
– Вложил пять.
– Как изменилась жизнь, когда братьев посадили [в 2022 году за создание преступного сообщества и хищение бюджетных средств Зиявудин получил 19 лет строгого режима, Магомед – 18]?
– Во-первых, были большие кредитные обязательства. Когда большая махина, она закредитованная, это нормально. Но 31 марта [2018 года] я проснулся и понял, что встрял. 30 марта Зиявудина задержали, а перед этим мы провели турнир. Утром проснулся и понял, что мне уже никто не поможет, дальше нужно выкручиваться самому. Ну и начал выкручиваться.
– Деньги, которые он давал, – основная часть, которую затрачивали на организацию?
– Мы же постоянно привлекали спонсоров, все время работали с коммерческими структурами. Зиявудин же не действовал по принципу: «Вот вам деньги, делайте на них турнир». Нет, он говорил: «Сколько нужно в год, чтобы, допустим, работал офис?» Например, 20 млн и еще, условно, 30, чтобы погасить убытки, связанные с проведением турниров. Потому что когда турнир редко проводишь, то можно выйти в ноль. А когда турниры часто проводишь – постоянное встрялово.
– Вы сохранили отношения?
– Очень плотно держали связь до 2021 года, а потом он пропал.
– Почему?
– Не знаю. Может, увидел, что мы дальше развиваемся самостоятельно. Посчитал, что друг другу не нужны. Я так его и не понял. Может, я должен был закрыть организацию и тогда все сказали бы, что я хороший парень. А я продолжал выживать. Может, злые языки рассказали ему, что все плохо, а у Камила – хорошо.
– Вы могли назвать его другом?
– Я считаю его другом. У нас нет принципиальной ссоры, просто он ушел со связи. Ну ушел и ушел. Я пару раз с ним связывался, мы активно переписывались, а потом, наверное, ему стало не до этого, поостыл, подзабил, понял, что перспективы нерадужные. Что ему эти ММА? Значит, и не до Камила. К сожалению, это так.
Думаю, ему это уже никогда не будет интересно, потому что столько лет пройдет. А так, конечно, Зиявудин был хорошим партнером. Потому что он еще и разбирался, круто видел тренды. Он, например, когда-то сказал про Хабиба: «Вы увидите, как этот парень станет номером один». Тогда в это еще не верилось. А он видел наперед очень многие вещи.
– Главная ошибка за период существования Fight Nights.
– Нет такого. Но точно не пошел бы на американский и бразильский рынки, где потерял много времени и денег. Нужно было развивать промоушен в нашей локации. Потому что эти истории очень дорого обходятся. Мы вложили туда (офис, открытие, поездки, командировки) где-то $300-400 тысяч. Может, больше. Ну и нахрен это все нужно было?
– Так а зачем?
– Мы хотели купить ряд промоутерских компаний в разных странах мира и сделать одну большую, чтобы стать железным №2 после UFC.
– Сколько все это продержалось?
– Полтора года. Мы платили консультантам, находились на абонентской плате, наняли юристов, экономистов. Ездили в бесконечные командировки, все здоровье оставил. И это ключевая ошибка. Но мы тогда не могли этого знать. А если бы с Зиявудином не случилось того, что случилось, то, может быть, продолжили бы.
– Александр Емельяненко критиковал вас: «Был он раньше на бюджете у этих самых [имеет в виду братьев Магомедовых], у спонсоров, воровал у них деньги и проводил турниры». Что ответите?
– Смешна даже фраза «воровать деньги у спонсоров». У спонсоров нельзя воровать деньги. Я все это воспринимаю с юмором. Если завтра встречу Саню, мне кажется, он скажет: «Камил, я там что-то наговорил. Забыл уже, что говорил». Меня это не задевает. Он просто хайпует.
– Вы говорили, что по турниру с Федором Емельяненко ушли в минус на 35 млн рублей. А сколько стоило это организовать?
– 100 с чем-то млн. Половина ушла на гонорары. Это самые большие траты для Fight Nights.
– Какой турнир принес больше всего?
– Не помню, чтобы нормально на турнире заработали. Миллиончик-два. Может, три. Это, знаете, когда прямо звезды на небе сошлись, спонсор большой пришел. А так – сложно.
– Если это не приносит больших денег, тогда зачем?
– Иногда думаешь: «Ну сколько можно? Все тратим и тратим». Было такое, не спорю. Но в итоге продолжаем все равно. Да как это бросить, сами посудите. Такая система, махина, она работает. Глыба, ее уже оставлять нельзя.
– В октябре-2018 состоялся первый бой Минеев-Исмаилов – спустя несколько недель после боя Хабиба и Конора. Огромный ажиотаж вокруг ММА, но в следующем году у Fight Nights прошло всего шесть турниров. Почему не получилось использовать хайп на максимуме?
– Думаю, я был слишком занят другими делами, вообще не связанными со спортом. Просто меня не хватило на это все. А потом началась пандемия, которая стала для всех очень серьезным ограничением.
– Жалеете?
– Когда сильно взлетаешь, очень больно падать. Мы сейчас сидим, разговариваем, живы-здоровы, жизнь продолжается, Fight Nights есть, проводим турниры по ММА, боксу и кикбоксингу. А если бы в 2019-м взлетели и потом бы сломались?
– На бой Минеева и Исмаилова даже приходил Филипп Киркоров. Как много неожиданных персонажей встречали на турнирах?
– Киркоров пришел-ушел и, справедливости ради, так и не стал фанатом единоборств. В начале было очень круто. На первый турнир приходили Араз Агаларов, Александр Овечкин, Джиган, Ольга Бузова, Сергей Зверев, Адам Делимханов, Доминик Джокер, Эдгард Запашный. Мы просто всегда над этим работали. А когда люди этому значения не придают, то ничего не происходит.
– Насколько сложно пригласить таких звезд на ММА-турнир?
– Все приходили бесплатно, но не просто так. Им действительно нужна была мотивация: либо они должны за кого-то болеть, либо должна быть фишка. Почему пришла Бузова? Потому что на тот момент это была тусовка, тренд. Плюс она была замужем за Димой Тарасовой, а Дима любит бои и просто приходил.
– И ни разу никому не платили?
– Нет. Даже артистам. Например, у нас выступали Тимати или А’Студио. Мы никогда не платили. Потому что если бы мы раз заплатили, то что тогда говорили бы всем, кто приходил бесплатно?
– Как за 15 лет промоушен изменился?
– Он успел вырасти, вернуться обратно и с точки зрения количества сотрудников снова стать небольшим. У нас было 25 сотрудников, а стало 10. Но я спокоен. Рад, что промоушен живет.
Сейчас он на самоокупаемости, держим его в ноль. Нормально. За это время много чего было: продавали имущество, крутились, вертелись. Но в 2018 году промоушен перестал быть инвестиционным.
– Чем больше всего гордитесь за период существования Fight Nights?
– Я создал компанию-долгожителя, хотя при мне закрылось 100 организаций. При этом я сохранил для бренда нормальную репутацию, пусть и не без греха. То где-то задерживали выплату гонораров, то кто-нибудь с нами подписывал договор, а потом говорил, что не понравилось. Сейчас в любом случае найдутся люди, которые не хэппи. Но это 1% от 100. Остальным, считаю, то, что мы делаем, в общем-то, заходит.
Стараюсь сохранять фишки. Кажется, мы что-то среднее между ACA и Hardcore: работаем и для той, и для другой аудитории. Когда люди приходят к нам на турниры, уходят и говорят: «Считаю, что по атмосфере, по ощущениям это лучшее, что можно получить в единоборствах». Наверное, сегодня в офлайне у нас это получается лучше всего.
Гаджиев с владельцем Fight Nights Амиром Мурадовым
– Допускаете, что в ближайшее время ваша история с Fight Nights закончится?
– Да, через пять лет я должен это дело передать. Кому? Команде и конкретному человеку, который будет на эту роль подходить. У него должны быть нужные спортивная и маркетинговая компетенции. Я сейчас не буду называть тех, кто находится рядом со мной, потому что они тоже через пять лет будут другими делами заниматься.
Может, я бы поменял формат [деятельности]. Отошел бы с руководящей должности и стал почетным президентом. Приходишь, садишься на стул и просто кайфуешь. А потом еще брюзжишь, что не уважили, хах.
Гаджиев трижды перечитывал «Войну и мир», ежедневно тратит по 10 тысяч рублей и считает, что делать маникюр для мужчин – нормально
– Насколько распланирован каждый из ваших дней?
– Иду на три дня вперед. Записываю все сам.
– В детстве вы «тоннами потребляли книги». Какая повлияла больше всего?
– Я очень любил Александра Дюма. «Три мушкетера» – только одно из его произведений, которое просто очень широко известно. Там же у него 15-томник. Наизусть помню про графиню де Монсоро. Зачитывался.
Очень много читал русской классики. Чехов, Бунин, Толстой. «Война и мир» – мое любимое произведение. Недавно снова перечитывал. Всего это делал раза три. Первый – в школе, потом – в 29-30 лет. Прошло 15 лет – снова перечитал.
– Сейчас хватает времени на чтение?
– Практически нет. Вот в самолете читаю. Недавно прочитал «Игрока» Федора Достоевского. Пару детективов Джеймса Чейза.
– А домашняя библиотека?
– Есть, но оттуда ничего не читаю. Знаете, как сейчас делаю? Например, лечу на самолете, беру в книжной лавке в аэропорту книгу, ее хватает на полет туда-обратно. Удобно.
Гаджиев с чемпионом мира по шахматам Магнусом Карлсеном
– Вы говорили, что на комфортную жизнь вам нужно 30 млн рублей в год. На что уходит больше всего, если не учитывать отдых два раза в год?
– Очень много бытовых трат. Особенно когда семья большая – 10 тысяч уходит ежедневно. А еще репетиторы, спорт. Даже если мы все будем питаться только гречкой, выйдут те же 10 тысяч. Расходы – это же не только еда. Ты в Москве из дома вышел, 10 тысяч вынь да положь. Машину бензинчиком заправить только.
– Самая странная и безрассудная трата.
– 100 тысяч рублей в казино проиграл. Может, пару лет назад. Но это самое безрассудное, а не большое. А так иногда в бизнесы вкладываюсь, которые не приносят результатов.
– Часто бываете в казино?
– Очень редко. Например, когда проводим турниры. Вот на Красной Поляне захожу, но давненько не играл. Уже нет такого, чтобы пойти и испытать удачу. Да даже эти 100 тысяч, которые я проиграл, – больше ржака.
– Самая большая сумма, которую тратили на себя.
– Пошел и купил машину. Квартира? Не, ее купил для жены. Максимально тратился на машину – $100 тысяч.
– Блогер Лахма, с которым вы конфликтовали, упрекал вас в походах к косметологу и выщипывании бровей. Как относитесь к такой истории?
– Нет времени, чтобы туда ходить. Мы сейчас находимся в мужском салоне, а я вот сижу и ногти ковыряю (показывает ногти). Салон уже три года работает, а я ни разу не был. Просто не привык [ходить в салон]. Не говорю, что это плохо или, наоборот, что это нужно. Если люди ходят – значит, нужно. Но у меня такой привычки нет.
– Вам важно следить за внешностью?
– Для любого это важно. Но с выражением «мужчина должен быть немного симпатичнее обезьяны» я согласен. Мужчина, который каждую неделю ходит на маникюр и педикюр, честно говоря, меня немножко удивляет. Всегда думаю: «Неужели можно тратить на это столько времени?»
– Если мужчина ходит на маникюр или педикюр – это нормально?
– Нормально.
– Сами ходили?
– Не пробовал, но хочу.
– Слова Лахмы вас цепляют?
– Нет, но в тот момент я закипел. Но даже если бы это было так [как говорит Лахма], то это не то, чего нужно стыдиться. Получается, он обвинил всех мужчин, которые ходят в салон красоты? А в чем тогда он их обвинил? В моем салоне постоянных клиентов человек 100. Они все гомосеки, что ли? Это несправедливо.
***
– Вы сентиментальный человек?
– Сентиментальный, но в самом нормальном смысле этого слова. Меня многие вещи трогают и берут за душу. Например, история Романа Костомарова. Мы с ним на связи. Пример мужества.
Или что-то, связанное с детьми, которых, к сожалению, кто-то бросает или они болеют. Делал МРТ коленного сустава в клинике, где лежат онкобольные. После этого подумал: «Да е-мое, мы тут еще про наших детей думаем, на четыре или пять они учатся». Всевышний сделал так, что они здоровые, а эти – нет.
– Если вам скажут, что завтра вы умрете, как проведете этот день?
– Буду молиться. Соберу всю семью: полдня проведу с ней, полдня – в молитве, чтобы Всевышний принял меня в рай. В раю-то лучше. Но за полдня вымолить себе рай невозможно. Это надо делать каждый день. Молюсь регулярно.
– О чем мечтаете?
– Чтобы мои дети, вспоминая меня, говорили, как я сейчас про родителей говорю, что мне с ними повезло. Наверное, так часто говорят, даже когда это не совсем соответствует действительности – что-то вроде долга ребенка. Но я хотел бы, чтобы мои дети так говорили, а с ними все соглашались.
Вы знали, что турнир по ММА в России можно провести за 150 тысяч рублей?
Фото: Gettyimages/Jeff Bottari/UFC; РИА Новости/Евгений Одиноков; instagram.com/kamilgadzhiev