Как я работал с Сергеем Вороновым. Интервью со спортивным психологом – про фигуриста

Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).

Добрый час, уважаемые пользователи сайта Sports.ru. На связи спортивный психолог Владимир Сафонов. Сегодня вышло мое интервью, в котором я подробно рассказываю о том, как 13 лет работал с фигуристом Сергеем Вороновым, завершившим карьеру в этом сезоне.

С разрешения редакции издания Nevasport я привожу его в этом блоге. Приятного чтения!

P.S. Разумеется, это интервью было бы невозможно без согласия самого Сергея. Он дал карт-бланш говорить все, что считаю нужным.

– Владимир Константинович, когда вы начали работать с Вороновым?

– Я познакомился с Сергеем в сентябре 2007 года. До этого в течение двух лет видел его на льду. Работу с Сергеем предопределил звонок его тренера Алексея Урманова, с которым на протяжении двух лет мы сотрудничали в работе с одной девчонкой. Та до четырнадцати лет все делала, а как 14 стукнуло – у нее пропали прыжки, что-то стало с головой. Первым делом я тогда поинтересовался – а что у нее с пубертатным периодом? В общем, Воронов появился по просьбе Урманова. Тренеру я тогда задал вопрос, а как сам Сергей относится к этому делу. Оказывается, они уже полгода обсуждали с ним обращение к психологу.

– В чем была причина?

– На первой встрече Сергей задал мне вопрос: «Так что, завязывать с фигурным катанием?» Предыстория его прихода заключалась в том, что если на первых юниорских выступлениях чемпионата мира он занял второе место, то следующие два турнира, если не ошибаюсь, не поднимался выше третьего. Удовлетворения это не приносило.

– В чем заключалась ваша с ним работа?

– Если одним словом сказать: задача психолога – помочь спортсмену поверить в свои силы и возможности – то есть, формирование так называемой уверенности. Ведь неуверенность кроется буквально во всем. В работе с Вороновым выкристаллизовались два перманентных правила моей профессиональной деятельности. Это информационная определенность и отсутствие «свободного времени». А дальше – непосредственно перед стартом: обсуждение различных вопросов по контролю себя.

– Как часто вы встречались?

– Когда он был в Питере, наши встречи проходили раз в неделю. На моей территории. Где-то спустя полгода я задал ему вопрос: «А когда ты меня пригласишь на тренировку?» и увидел растерянность в глазах. Подумал, что слишком надавил на него в этом вопросе. Мы это дело отставили.

Через 2-3 месяца он уже сам сказал мне, что хотел бы, чтобы я пришел на тренировку. Я стал бывать у него на льду – хоть и не каждую неделю, но достаточно часто. Параллельно постоянно были в контакте с Алексеем Урмановым. Был довольно длительный период, когда мы, по сути, работали втроем.

– Воронов сам оплачивал вашу работу?

– Был момент, когда Урманов обратился к президенту Федерации фигурного катания – о выделении ставки психолога. На это тогдашний президент господин Писеев ответил: «Этим лентяям-разгильдяям и психолог не поможет». В тот период времени работа психолога финансировалась из двух карманов – тренера и фигуриста. Первое время финансировалась Урмановым. Но я должен сказать, что Сергей – чрезвычайно порядочный парень. Даже тогда, в свои 20 лет. Наступил момент, когда он сказал, что сам будет оплачивать работу психолога.

– Ваша работа подразумевает определенные принципы для спортсмена, которые нужно выполнять. Не было ли со стороны Сергея сопротивления этим принципам?

– Первая задача психолога в работе со спортсменом – это установление доверительного контакта. Для этого нужно, чтобы спортсмен поверил в то, что ты говоришь. И стал доверять.

Первое правило – подстраиваться под спортсмена. Когда-то у меня выработались такие устои: быть искренним, всегда-всегда поддерживать спортсмена. На основе этого я выстраиваю доверительность отношений.

Первое время спортсмен, тот же Воронов, – закрытый. Но это нужно преодолеть. Этот процесс у Сергея был достаточно длительным. Кстати, то, что я опередил события и напросился на тренировку, что было не принято спортсменом, – это не что иное, как ошибка в деятельности психолога.

– Допустим, у Воронова соревнование – какой-то важный старт. Он вам звонит накануне выступления с просьбой как-то его настроить. Что вы ему говорите?

– Однажды перед своим первым взрослым чемпионатом мира, который был в Японии, он позвонил, находясь перед трапом самолета. И начал сомневаться по поводу целесообразности выступления на этих соревнованиях.

С тех пор у нас с ним образовалось следующее правило. Перед тем, как самолет будет взлетать, садясь в кресло, когда еще двери не закрыты, он обязательно звонит, и мы с ним перекидываемся конкретными фразами.

Их суть заключалась в формулировании установки на поведение в течение всех дней нахождения на соревнованиях. Не только на старт или выступление. Дальше у нас очень часто были телефонные разговоры перед программой и после нее. По возвращению с соревнований: более детальный и пристальный разговор по поводу того, что было – что получилось, а что нет.

– Говорят, Сергей на эмоциях мог швырнуть коньки. Это правда?

– Однажды такое было. Это происходило на моих глазах. За 2 недели до международного соревнования у него произошел психологический срыв. Во время тренировки, сидя на льду, он снял коньки. Швырнул их в борт со всякими эмоциональными словами. И ушел с тренировки.

– Что было дальше?

– В тот же день, поздно вечером, он звонит мне. У нас непростой разговор. После этого ночью Воронов позвонил тренеру. Они продолжили работать.

– Что в характере Сергея мешало, а что помогало ему выступать?

– Что мешало – это то, что все от него ждали супервыдающихся результатов. Это всегда давило. Самое главное его качество он выделил сам. Когда ему было 27 — мы уже тогда связывались только по телефону — одном из разговоров я спросил: «Какое твое самое главное качество?» И он сказал – самодисциплина.

Я должен сказать, что Воронов всегда был трудоголиком. И очень дисциплинированным в отношении соблюдения норм – то, что относится к спортивному поведению.

– Сергей уже во взрослом возрасте часто менял тренеров – Тутберидзе, Гончаренко, Буянова. Имело ли это смысл, ведь фигуристу уже под тридцать – он все знает и умеет?

– Я скажу, что именно на Воронове у меня сформулировались 4 стадии-ипостаси тренера по отношению к спортсмену. Я наблюдал это и на других спортсменах, но именно на Воронове это легло четко.

Первая стадия – это когда есть полное доверие к тренеру и абсолютная зависимость от него. Тренер выдвигается на первое место. Даже по отношению к родителям.

Вторая стадия – спортсмен начинает понимать, чем занимается, и у него формируется свое отношение к спорту. Здесь другой раз они высказывают свое мнение.

Третья стадия – когда спортсмен понимает, что от спорта он может получать не только удовольствие и похвалу со стороны тренера, но и какие-то материальные преференции.

Четвертая стадия – начинается период самореализации в спорте.

Я хочу сказать, что на четвертой стадии тренер и спортсмен – коллеги. Коллеги при старшинстве тренера. И вот здесь тренеры очень часто этого не понимают. Для них спортсмен – это ученик, который должен полностью подчиняться. Меня всегда восхищало, когда на вопрос спортсмена, что и как делать, тренер отвечал: «Делай, что тебе говорят, и все».

– Почему Воронов ушел от Урманова, а потом часто менял тренеров?

– Очень непростая тема для психологов, когда в обсуждении спортивной деятельности спортсмена вдруг начинает упоминаться тренер. Каждый раз переход к другому специалисту – это кризис спортивной карьеры.

Воронов очень болезненно переживал изменение взаимоотношений с Алексеем Урмановым. Настал момент, когда мы сели втроем (Урманов, Воронов и я) с тем, чтобы обсудить вопрос о том, как быть дальше. В индивидуальном разговоре с Вороновым уже возникало непринятие действий тренера. С другой стороны, Урманов эмоционально высказывал неприятие поведения Воронова.

Я готовился к этому делу. Консультировался у крупнейшего отечественного специалиста по конфликтологии. Он мне в результате сказал: «Неужели ты не понимаешь, если они не хотят работать – они не будут работать».

Мы просидели час сорок – сидели и высказывали обиды. Я думал, что все – ничего не состоится. И вот здесь Урманов сделал шаг навстречу, пошел на компромисс. Тогда, по сути дела, впервые в моей практике спортсмен и тренер четко договорились о распределении своих обязанностей. Тренер принял возражения и несогласия спортсмена по поводу того, как они вместе работают.

За 15 лет Воронов действительно работал с пятью тренерами. Я в очередной раз убедился в том, что цикл совместной деятельности длится на протяжении трех сезонов. То, как долго Воронов работал с каждым из этих тренеров, укладывается как раз в эти циклы.

– Воронова к вам привел Урманов, с которым вы сотрудничали. Воронов ушел от Урманова. У вас был выбор – оставаться с Вороновым или с Урмановым?

– У меня были хорошие профессиональные взаимоотношения с Алексеем Урмановым. В результате ухода Воронова от тренера, у меня действительно встал такой вопрос. Честно говоря, я для себя сказал: «Ты работал со спортсменом – ты с ним остаешься». Дальше у меня этих вопросов не было. А с Алексеем Евгеньевичем мы потом где-то как-то сталкивались. Затем настал момент, что у нас восстановились отношения.

– Время с Урмановым – лучшее в карьере Воронова?

– При нем он дважды выиграл чемпионат России. В 2010 году готовился к участию в Олимпиаде. Я позволю сказать, что в чемпионате России 2010 года Воронов откатал блестяще, заняв второе место вслед за Плющенко, который выступал после перерыва. Воронов тогда чуть-чуть проиграл короткую программу. По баллам проиграл и в произвольной. Но все специалисты произносили, что Воронов выиграл при Плющенко чемпионат России. Но субъективное судейство… Сергей тяжело воспринял ту неудачу.

– Кто из тренеров Воронова оказывал наибольшее сопротивление работе психолога?

– Не могу сказать, как его тренеры относились к нашей работе. Например, когда Воронов тренировался у Тутберидзе, Сергей тогда не скрывал, что мы работаем. Однажды он пригласил меня на несколько дней в Москву – посмотреть его тренировки в команде Тутберидзе. Он меня представил, но мы с ней только раскланялись: парой фраз даже не перебросились. Последний его тренер тоже была в курсе – Елена Буянова. Я бывал у них на тренировке. Но контактов не было.

В свое время во взаимоотношении тренера и психолога я выделил 3 категории. Первая – если есть взаимопонимание. Это было, когда мы сотрудничали с Урмановым. Другая категория, когда тренер принимает психолога и дает возможность работать с конкретными спортсменами его группы.

Наконец, третья категория – я с этим делом столкнулся, когда работал с чемпионом мира по фехтованию. Его личный тренер сказал мне: «Ты профессионал, я профессионал. Ты занимаешься своим делом, я своим». Тогда я понял жесткость позиции, которую тренер будет занимать по отношению к психологу – отжать и отстранить.

– С Этери Тутберидзе не было сложнее, чем с остальными?

– На Тутберидзе и так сейчас много сыпется всякого. Тайны мадридского двора. Фигурное катание раскручено. Весьма и весьма успешные бизнес-проекты. Не хочу касаться этой темы.

– В противостоянии Плющенко и Тутберидзе вы на чьей стороне?

– Без комментариев.

– В последнее время Сергей работал с юной фигуристкой Ариной Колобовой. Планирует ли он быть тренером?

– В последние несколько лет Сергей занимается так называемыми «подкатками». Вот он был в Белоруссии, где работал с одним из одиночников сборной. Все это на уровне постановки программ и конкретного консультирования по элементам. Это не секрет, что он определился.

В последние два года мы обсуждали этот вопрос: а чем заняться по окончании спортивной карьеры. Он очень долго сопротивлялся – зачем ему высшее образование. Наконец, в 27 лет пошел учиться в московский университет физической культуры и спорта. В этом году окончил. Теперь по статусу имеет высшее образование – тренер по конкретному виду спорта. Плюс он мастер спорта международного класса. Это дает ему возможность сразу получить высшую категорию тренеров.

– Где будет работать?

– Я знаю, что у него были беседы с руководством федерации фигурного катания. Этот вопрос обсуждался. Сергей напрямую заявил, что ему неинтересна работа спортивного чиновника. А тренерская деятельность – интересна.

Позволю сказать: то, что у него не было кризиса между спортивной карьерой и ее окончанием, я отправлю комплимент в свой адрес. На протяжении двух лет мы обсуждали этот вопрос. Когда-то он не понимал, что делать после окончания карьеры. Если проследить завершения карьер известных спортсменов – это личностные кризисы и даже личная трагедия у 90% спортсменов.

– Воронов говорил, что не будь пандемии, продолжил бы выступать на Гран-при. Откуда мотивация продолжать?

– Между прочим, в 2020 году Воронов находился в десятке фигуристов топ-уровня.

Я скажу, что с Вороновым у нас давно сложилась такая практика. По окончании сезона мы подводили итоги сезона и одновременно обсуждали – как будем входить в следующий сезон и какова его цель.

По окончании предыдущего сезона, а это был декабрь 2019 года – первенство России, замечу, что у Сергея был абсолютный рекорд по количеству выступлений на чемпионате России. Он выступил там 16 раз. Этим не может похвастаться ни один фигурист СССР и России. Так вот, мы обсуждали – если Гран-при состоятся, он будет выступать.

– Сработал финансовый фактор?

– Следует говорить о четырех стадиях мотивационной сферы спортсмена. Третья стадия – это прагматические ценности занятия спортом. А у него даже четвертая стадия – когда на первый план выходит даже не зарабатывание средств, а в первую очередь самореализация. На таком уровне спортсмен, становясь публичным лицом, очень не хочет потерять этот статус публичности. Это начинает работать на стремление того, чтобы оказаться наверху. Самый главный мотив – самореализация, признание окружающими.

– Трагически погибший Денис Тен незадолго до трагедии поставил Сергею программу. Каково ему было в психологическом плане ее катать?

– Они были близки: примерно одного возраста – Сергей несколько старше. Каждый год для Воронова был непростой вопрос – к кому обратиться с предложением о постановке программы. И в первую очередь для него было важно какое-то внутреннее, духовное единение с тем, кто ему будет ставить программу.

Когда все это дело произошло, Воронов был на похоронах. Сергей переживал. Можно сказать, настраиваясь на работу, на конкретный прокат, – то, что называется в психологии визуализация, – он это применял. Я не могу сказать, какие визуальные образы непосредственно с этой программой у него были. Но то, что у него в сознании присутствовал Тен, – это однозначно.

– Как-то влияло это на его выступление?

– Ну как влияло… Скажем так, это фактор личностной особенности. То, что это дало показать суперрезультат или как-то мешало – я не скажу. Все-таки выполнение программы, что короткой, что произвольной, – это работа. Нужно себя заставлять. На одном вдохновении 5 минут ты не откатаешь.

– Вспомните ли вы какое-то соревнование, когда Воронов в психологическом плане был готов великолепно?

– Это когда он был уже возрастным спортсменом. Например, в 2014 году – чемпионат Европы. Второй после испанца. 15-16-годы, когда выступал в финалах Гран-при. Мы тогда были в постоянном телефонном контакте.

Вообще, когда у нас установился контракт с Вороновым, у нас появились секреты. Они заключались в том, что только мы вдвоем знали, какие элементы программы будут у него в прокате. Это, например, способствовало тому, что Сергей совершенно по-другому смотрел на произвольную программу, когда выполнялись все элементы короткой, а при этом СМИ и личный тренер были недовольны тем, что в программе не было такого-то элемента.

Именно на Воронове у меня образовалось правило уверенности. Сделай то в отношении чего принял решение, что делаешь. И если ты это сделал, это позитивно срабатывает на следующий этап выступления на соревнованиях.

– Вы говорили, что с некоторыми спортсменами у вас есть некий знак, который спортсмен дает конкретно вам непосредственно перед началом выступления. С Сергеем был такой сигнал?

– Да. В свое время, выяснилось, что в процессе проката короткой и произвольной программы фигурист теряет способность себя контролировать. Первоначально мы договорились, что необходим внешний контроль. И мы с ним придумывали и обговаривали какие-то вещи. Первые моменты – на 6-минутной разминке. Воронов не знал, а что делать дальше. Договорились, что через каждые 20-30 секунд он подъезжает к тренеру – вытереть лоб салфеткой, выпить глоток воды, перекинуться фразой. Это было, когда он еще работал с Урмановым.

Затем мы с ним договорились, что на тех соревнованиях, на которых он был, у нас должен быть зрительный контакт. Он находил меня где-то на трибуне и должен был сделать один жест именно для меня – что он себя контролирует. В том числе это распространилось и дальше, когда я смотрел его прокаты по ТВ или в записи.

– В чем же заключался этот жест?

– Он делал некоторые движения одним пальчиком правой руки. Как-то после очередного соревнования мы с ним обсуждали прокат. В том числе я замечал: «Что-то я не видел твоего пальчика». В другой раз Сергею приходилось говорить о том, что он и забыл обо всем этом деле. Действительно, у нас с ним давно существовала система некоторых признаков для внешнего контроля.

– Это помогало?

– Я говорю так: спортивный результат делает сам спортсмен. Можно говорить о том, какие факторы мешали, какие помогали. Но поскольку спортсмен не отвергал это, значит работало. Негативно к этому он не относился. А дальше – это прерогатива принятия и непринятия самим спортсменом.

– Было что-нибудь, что он не принимал?

– С Вороновым я пытался добиться, чтобы он использовал так называемые навыки психической саморегуляции. На протяжении не одного сезона мы с ним прятались в каком-нибудь помещении. Он ложился на массажный стол или скамейку, чем-нибудь накрывался. И мы занимались техниками психической саморегуляции. Скажем так, это не особенно и пошло. С его стороны не было внутреннего принятия.

– Допустим, во время проката Сергей упал с прыжка. Как вы разбирали эти ошибки и падения?

– Однажды я был на его тренировке, когда он еще жил в Петербурге. Воронов специально меня пригласил. Тренировка была посвящена четверным прыжкам. Я специально посчитал – у него было 17 заходов на четверные прыжки. Ни одного не было сделано. А затем мы с ним это хозяйство обсуждали. Я его спрашиваю: «А реально, сколько можно сделать?». Он отвечает, что три-четыре. «А зачем столько заходов»?

Тогда мы с ним говорили и о функциональной подготовке. И в том числе о так называемой дифференциальной чувствительности при выполнении тонких координационно-сложных элементов. О том, что эта дифференциальная чувствительность срабатывает 3-5 раз. Какие-то элементы не получаются, как раз связанные с прыжками.

Мы смотрели видео и пришли к заключению, что во время захода на четверной прыжок, он поднимает плечи. Значит, зажимается. И вот тогда мы с ним договорились, он это не отвергал, – при заходе на четверной прыжок, Сергей себе произносит: «Плечи». Это мы использовали, как внутреннюю установку на элементы.

Затем вопрос решительности-ответственности выполнения элемента. В тот же самый период я наблюдал такие вещи. Воронов мне показывает, что будет делать сложный для себя прыжок, и вот начинает настраиваться. Один круг, второй, третий. Две минуты, три минуты. Все это он настраивается. Мы с ним обсуждали: «Если ты принял решение, значит в течение 15-25 секунд ты это должен сделать». С установкой – «делаю».

В отношении Сергея часто произносят, что он себялюбивый и с элементами сачкования. А установки наших тренеров – количество-количество-количество. Мы с ним много раз обсуждали соотношение функциональных возможностей с особенностями когнитивных процессов. Дифференциальная чувствительность, и что с ней происходит. Я ему приводил пример из других видов спорта. 99% спортсменов работают на фоне функционального недовосстановления. Где найти оптимальный объем работы с процессами механизма восстановления? Особенно психической готовности выполнения сложных элементов.

– Тяжелый момент в карьере Сергея Воронова – Олимпиада 2014 года. Что с ним происходило, когда Плющенко отказался от своего выступления, а квота была всего одна?

– Олимпиада в Сочи – это действительно очень болезненно. Он был готов. Он гордился тем, что у него есть удостоверение члена олимпийской сборной.

В то время Воронов стал опытным автомобилистом. Периодически приезжал на машине в Питер. В том числе мы с ним встречались. Когда его останавливали на трассе работники ГАИ, он не показывал водительское – демонстрировал удостоверение члена олимпийской сборной Российской Федерации. Его отпускали, желая успехов и быть внимательным на дороге. Когда он спрашивал, как я этому отношусь, я единственное, что говорил ему: «Круто, тебя ребята-гаишники смотри, как подпитывают. Если меня гайцы останавливают – так меня трясет, что права отнимут».

Когда эта катавасия стала происходить с Плющенко, и что якобы в течение трех суток не могли найти Максима Ковтуна…

Поздно вечером у меня дома раздается звонок. Звонит Сергей и говорит – завтра ему лететь в Сочи и выступать на Олимпиаде. Голос бодрый, голос звенит. Мы с ним традиционно обсудили, как себя там вести. Как я уже говорил, перед тем, как закроются двери самолета, он всегда звонит. Утром этого звонка нет, днем тоже. Во второй половине дня он звонит: «Я никуда не лечу».

А ранее ему сказали, что утром ты летишь в Сочи и утром же тебе привезут билет. Билет ему не привезли, никаких звонков от федерации не было. В каком состоянии находился спортсмен? На следующий день – короткая программа на Олимпийских играх…

…Через полгода Воронов идет по коридору министерства спорта. Сталкивается с вице-президентом Федерации фигурного катания. Он ему предлагает зайти в свой кабинет. И достает из-под стола олимпийскую аккредитацию Воронова, которая закончилась полгода тому назад.

Вот так Воронов участвовал в Олимпиаде 2014 года.

– Вы 13 лет работали с Вороновым, и за это время он ни разу не стал чемпионом. Как вы к этому относитесь?

– Что я ему дал? Для себя я на это дело отвечаю так. То, что Воронов откатался до 32 лет – это его заслуга, что он познакомился со своей психологией. На протяжении спортивной карьеры у него неоднократно возникали эмоциональные реакции бросить все это к чертовой матери. Но он оставался. И вот это я считаю своей заслугой.

Я благодарен Сергею, что о решении многих вопросов, связанных с его спортивной карьерой, его личной жизнью, я узнавал намного раньше – задолго до того, как это все происходило. Мы обсуждали: те варианты, другие, как поступать в каких ситуациях и так далее и тому подобное.

Автор интервью: Феликс Шифрин

Фото: Nevasport