У каждого свои демоны

Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).

Пятого ноября, сразу после перерыва, в игре против Hawks у меня случилась паническая атака.

Он пришла из ниоткуда. У меня никогда такого не было. Я даже не знал, что они на самом деле существуют — также существуют как перелом руки или растянутый голеностоп. С этого дня я стал совершенно по другому думать про душевное здоровье.

Я никогда не любил делиться информацией о себе. В сентябре мне исполнилось 29 и на протяжении большинства 29 лет моей жизни я ревностно оберегал всё и вся что происходило у меня внутри. Мне нравилось говорить о баскетболе — но это получалось само собой. Было гораздо сложнее делить личными вещами и оглядываясь сейчас назад, я понимаю, что это мне было бы очень полезно поговорить с кем-то на протяжении этих лет. Но я ни с кем не делился — ни с семьей, ни с лучшими друзьями, ни на публику. Сегодня я понял, что пора это менять. Я хочу поделиться некоторыми мыслями о своей панической атаке и о том, что произошло потом. Если как и я, вы страдаете втихую, то вы понимаете каково это — ощущать, что никто этого по настоящему не понимает. Частично я делаю это для себя, но по большей части я хочу это делать потому, что люди недостаточно говорят о душевном здоровье. А мальчики и мужчины — вдвойне избегают этого.

Я знаю это на своем опыте. Когда ты растешь, ты быстро понимаешь, какого поведения ждут от парней. Ты учишься, каково это — «быть мужиком». Это как свод игровых комбинаций: «Будь сильным. Не говорит про свои чувства. Разбирайся со всем сам». Так что на протяжении 29 лет моей жизни, я следовал этим правилам. И знаете что, вряд ли говорю тут вам что-то новое. Эти ценности про мужиков и твердость настолько привычны, что они повсюду… и в то же время невидимы, окружая нас будто воздух или вода. И в этом они во многом похожи на депрессию и тревогу.

И вот на протяжении 29 лет я думал, что душевное здоровье — это чужая забота. Конечно, я немного представлял, что некоторым людям полезно попросить о помощи или немного открыться. Я просто не думал, что это для меня. Для меня это была форма слабости, которая может осложнить мой путь к успеху в спорте или показать меня нелепым или не таким как все.

Потом пришла паническая атака.

Она случилась во время игры.

Это было пятое ноября, два месяца и три дня после того как мне исполнилось 29. Мы играли дома против Hawks — 10-ая игра сезона. Идеальный шторм для тех вещей, что должны были вот-вот случиться. У меня был стресс из-за проблем в семье. Я не спал нормально. На площадке на меня давили ожидания болельщиков, особенно с учетом нашего начала сезона 4-5.

Я знал, что что-то пошло не так сразу после стартового вбрасывания.

Я был измотан уже после нескольких начальных владений мячом. Это было странно. И моя игра не клеилась вообще. Я сыграл 15 минут в первой половине и забил один мяч и два штрафных.

После перерыва это все навалилось на меня. Тренер Лью попросил тайм аут в третьей четверти. Когда я подошел к скамейке запасных, я почувствовал, что мое сердце бьется  быстрее обычного. Потом я понял, что мне тяжело дышать. Это тяжело описать, но все вращалось, будто мой мозг пытался выбраться из головы. Воздух казался тугим и тяжелым. Рот будто посыпали мелом. Я помню как наш помощник тренера что-то кричал про защитную схему. Я кивал, но особо не слышал то, что он говорил. К этому моменту я уже начал впадать в панику. Когда я поднялся, чтобы выйти из группы игроков, я знал, что не смогу вернуться в игру — ну то есть буквально не смогу сделать это физически.

Тренер Лью подошел ко мне. Я думаю, он ощутил, что что-то пошло не так. Я быстро сказал нечто вроде «скоро вернусь» и побежал обратно в раздевалку. Я бежал из комнаты в комнату будто пытался найти нечто, что потерял. Мне казалось, будто мое тело говорит мне: «ты сейчас умрешь». В итоге я очутился на полу в тренировочной комнате, лежа на спине и судорожно глотая ртом воздух.

Дальше все было как в тумане. Кто-то из команды съездил со мной в больницу Кливленда. Они провели кучу тестов. Все вроде было в порядке, что внушало облегчение. Но я помню как покидал больницу и думал: «постойте, что же сейчас, черт возьми, случилось».

Два дня спустя я вернулся на нашу следующую игру против Bucks. Мы выиграли и я набрал 32 очка. Я помню, какое облегчение я ощущал, вернувшись на площадку и ощущая себя более-менее в норме. Но я особенно помню главное облегчение от того что никто не узнал, почему я покинул игру против Атланты. Конечно, кое-кто в клубе знал об этом, но большинство людей — нет, и никто из журналистов про это не написал.

Прошло несколько дней. На площадке все было хорошо, но что-то беспокоило меня.

Почему я так беспокоился о том, что люди узнают?

Меня это заставило задуматься. Я полагал, что самое тяжелое осталось после панической атаки. Наоборот. Теперь я начал думать о том, почему это случилось — и почему я не хотел говорить об этом.

Называйте это предрассудком, зовите это страхом или неуверенностью — есть много слов, как это можно назвать — но я волновался не о своих внутренних проблемах, а о том, как тяжело было говорить о них. Я не хотел, чтобы люди из-за этого меня считали менее надежным товарищем по команде и это все в итоге вернулось к тому самому своду правил, который я выучил когда рос.

Это оказалась совершенно новая территория для меня и при этом довольно запутанная. Но я был уверен в одном: я не могу просто похоронить то, что случилось и пытаться двигаться дальше. Как этого ни хотела часть меня, я не мог позволить себе забыть о панической атаке и всем, что за ней скрывалось. Я не хотел иметь дело с такими вещами в будущем, когда это могло стать еще хуже. Уж это я понимал хорошо.

И я сделал на первый взгляд пустяковую вещь, которая оказалась очень важной. Команда помогла мне найти терапевта, и я назначил встречу. Тут стоит остановиться и сказать: мне казалось, что я последний человек, которому может понадобиться терапевт. Я помню в мой второй или третий сезон друг спросил меня, почему игроки НБА не ходят к терапевтам. Я отнесся к этой идее с насмешкой. «Никому из нас не надо идти разговаривать к кому-то». Мне было 20 или 21, я вырос, играя в баскетбол. И в баскетбольных командах никто не говорил о том, что у тебя происходит внутри. Я помню как думал: «Да какие у меня проблемы? Я здоров. Я играю в баскетбол профессионально. О чем мне волноваться?». Я никогда не слышал, чтобы профессиональные атлеты говорили о душевном здоровье, и я не хотел быть единственным таким чудаком. Я не хотел выглядеть слабаком. Честно говоря, я даже не думал что мне это надо. Это опять как тот свод правил — разбирайся сам, как и все остальные вокруг тебя.

Но это довольно странно, если подумать об этом. В НБА вы тренируете профессионалов настраивать свою жизнь в куче мелочей. Тренеры, инструкторы по физподготовке и специалисты по питанию давали мне рекомендации годами. Но никто из них не мог дать мне то, в чем я нуждался когда лежал полу, с трудом дыша.

И все равно я пошел на первую встречу с терапевтом с некоторым скепсисом. Я был готов уйти при первой удобной возможности. Но он удивил меня. Во-первых, баскетбол не был главным предметом беседы. У него было ощущение, что НБА не было главной причиной, почему со мной это тогда случилось, что для меня оказалось вновинку. Вместо этого мы говорили о разных небаскетбольных вещах и я понял, как много проблем могут прийти оттуда, откуда совсем не ждешь, пока не начнешь внимательно это все изучать. Я думаю это легко предполагать, что мы знаем себя, но как только ты сковырнул кожуру, поразительно как много еще предстоит узнать.

После этого мы встречались каждый раз, когда я был в городе, примерно несколько раз в месяц. Один из главных прорывов для меня случился в декабре, когда мы начали разговаривать про мою бабулю Кэрол. Она была опорой нашей семьи. Когда мы росли, она жила с нами и во многом была как еще один родитель для меня и моих брата и сестры. Она была женщиной, у которой был специальный уголок для каждого из своих внуков в ее комнате — фотографии, награды и письма, приколотые на стену. И она была очень простой человек, чем я восхищался. Помню, я подарил ей пару новых найков, и она была настолько потрясена, что в течении следующего года несколько раз позвонила мне чтобы поблагодарить.

Когда я попал в НБА, ее возраст начал брать свое и я не видел ее так часто как когда-то. Во время моего шестого сезона с “Волками” бабуля Кэрол решила повидать меня в Миннесоте на День Благодарения. И как раз перед поездкой она попала в больницу из-за проблем с артериями. Ей пришлось отменить поездку. Ее состояние стремительно ухудшалось и она впала в кому. Через несколько дней она умерла.

Долгое время я был опустошен. Но я не никогда нормально не говорил об этом. Разговор с незнакомцем о своей бабуле помог мне понять, насколько это болезненная для меня история до сих пор. Разбираясь в этом, я понял, что больше всего меня ранило то, что я не смог как следует попрощаться с ней. У меня не было шанса нормально погоревать и я чувствовал себя ужасно из-за того, что не поддерживал с ней нормального контакта последние годы. Но я похоронил эти эмоции после ее кончины и сказал себе: «нужно сфокусироваться на баскетболе. Разберешься с этим позже. Будь мужиком».

Причина, по которой я рассказываю вам о своей бабуле заключается совершенно не в ней. Я по-прежнему скучаю о ней и возможно до сих пор горюю, но я хотел поделиться этой историей из-за того насколько полезно было поговорить об этом. За то короткое время, что я ходил к терапевту, я увидел, как сильно действует простой разговор о таких вещах вслух. И это не какой-то волшебный процесс. Это страшно, странно и тяжело, по крайней мере по моему опыту. Я знаю, что вы не можете избавиться от проблем просто говоря о них, но я понял, что со временем вы можете лучше понять их и сделать их более управляемыми. Смотрите, я не говорю, что каждому нужно идти к терапевту. Главный урок с ноября для меня был не про терапевта — он был про осознание факта, что мне нужна помощь.

Одна из причин, почему я хотел это все написать пришла после прочтения комментариев ДеМара на прошлой неделе про депрессию. Я играл против него годами, но я бы никогда не подумал, что у него были с чем-то проблемы. После такого и вправду начинаешь думать о том, как мы все вокруг ходим со своими впечатлениями и проблемами — и всем остальным — и мы порой думаем, что такое происходит только с нами. На деле же у нас возможно гораздо больше общего с тем, с чем сталкиваются наши соседи и коллеги. Так что я не говорю, что каждый должен делиться своими сокровенными секретами — не все должно быть публично и это выбор каждого человека. Но создавая более приятное окружение для того, чтобы была возможность говорить о душевном здоровье… это то, к чему мы должны стремиться.

Просто благодаря тому, что он поделился своим опытом, ДеМар возможно помог некоторым людям — и возможно большему количеству людей, чем нам кажется — почувствовать, что они не сумасшедшие или странные из-за того, что страдают от депрессии. Его комментарии помогли забрать часть силы у этого предрассудка, и я думаю это то, что внушает надежду.

Я хотел бы прояснить, что до сих пор не разобрался до конца со всем этим. Я только начинаю эту сложную работу по познанию себя. 29 лет я этого избегал. Сейчас я пытаюсь быть честным с собой. Я пытаюсь хорошо относиться к людям в своей жизни. Я пытаюсь разбираться с неприятными вещами и в то же время наслаждаться и быть благодарным за хорошие вещи. Я пытаюсь принять это все: хорошее, плохое и злое.

Я хочу закончить чем-то, что я постоянно себе напоминаю в эти дни: «у каждого свои демоны».

Я хочу повторить это еще раз: «у каждого свои демоны».   

Проблема в том, поскольку мы не можем это увидеть, мы не знаем с чем каждый из нас разбирается, и мы не знаем когда и мы никогда не знаем почему. Душевное здоровье — это невидимая вещь, но касается всех нас так или иначе. Это часть жизни. Как сказал ДеМар: «ты никогда не знаешь, с чем сталкивается этот человек».

Душевное здоровье — это проблема не только атлетов. Чем ты зарабатываешь на жизнь не определят кто ты есть. Это проблема каждого. Неважно, каковы наши обстоятельства, у нас всех есть вещи, которые могут ранить нас — и они ранят, если мы держим их глубоко внутри. Молчание о наших внутренних жизнях отнимает у нас возможность по-настоящему понять себя и отнимает возможность помочь тем, кто в этом нуждается. Так что если вы читаете это и вам тяжело, неважно насколько большим или маленьким это вам кажется, я хочу напомнить, что вы не станете странны или не таковы как все, просто поделившись тем, что у вас на душе.

Ровно наоборот. Это может самая важная вещь, которую вы можете сделать. По крайней мере, так оно было для меня.

https://www.theplayerstribune.com/kevin-love-everyone-is-going-through-something/