Оvechkin, Овечкин, сольфеджио и немного ретро
Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).
Киса, я хочу спросить вас как художник – художника…
«Двенадцать стульев». И. Ильф, Е. Петров.
Видели бы вы, какие пельмени лепила моя бабушка! А какие сказки перед сном рассказывал дед, каждый зимний вечер выдумывая новый сюжет!
Двигаясь по этому пути, мы с легкостью признаем искусством любое умение, требующее таланта или усилий для овладения им: рыбалку (тут вообще же не о чем спорить!), оклеивание стен обоями (без пузырей – вау!) или изготовление пружинных матрацев («Граждане!»).
Но можно ли приравнять хоккей к искусству, избежав демагогии, банальных сравнений и примитивных ассоциаций?
Азарт, героизм, страх, преодоление, радость, разочарование, любовь – в хоккее нет места искусственным эмоциям, а сюжеты один драматичнее другого создает сама атмосфера спортивного соперничества. Хоккейные зрители переживают, радуются и огорчаются вместе с героями на площадке. В отличие от кино, здесь нет выдуманных чувств, и, если попробовать на вкус пролитую на лед кровь, она не окажется вареньем иди кетчупом.
Хоккеисты – подчеркнуто настоящие.
Естественность ледового действа противопоставляется всему умозрительному. Но с какого-то момента напускная суровость начинает выглядеть вычурно-комично, как пакет с картошкой, на которым вдоль и поперёк выведены разнообразные «эко», «натур» и «органик». Остановитесь, это всего лишь картошка, парни.
Хоккеисты, борясь с искусственным, вытолкали за борт и искусство. Теперь оно не в хоккее, а в обширном «около», где ему отведена скромная роль - красочно преподносить хоккейную действительность и подавать спортивное зрелище в привлекательной, ненавязчивой и понятной зрителю упаковке.
Не осилили шоу на арене – его с радостью доставят на дом, да еще приправят тем, что вам точно по душе: картинками, песнями, танцами, шутками-прибаутками… Искусство на хоккейной кухне – украшение, пряность, усилитель вкуса. Глутамат натрия и взбитые сливки – лишь бы главное блюдо приносило клиенту удовольствие чуть большее, чем это обусловлено талантом кулинара.
А как же искусство в высоком смысле слова? Искусство как способ чувственного познания мира, метафизическая Вселенная и всякое такое – словами не передаваемое? Неужели ему нет места в хоккее, и оно не способно по-настоящему влиять на игру, определять суть хоккея и наполнять смыслом путь шайбы к воротам?
Как насчёт осознания скрытых истин через перемещение по льду черного резинового диска?
В нашем распоряжении оказались несколько правдивых историй, проливающих свет на эти животрепещущие вопросы и вполне годных для показа на канале «Культура» в то время, пока вы зависаете на хоккее.
«Приятель, я спел тебе песню…»
Никто не относится к традициям своего искусства более бережно и трепетно, чем виноделы. Подобно старинным шато, первоисточниками хоккейной магии остаются клубы страны кленового листа, производящие хоккей контролируемого наименования по происхождению.
Как элитные вина, которые делятся на французские и остальные, хоккей с лейблом «сделано в Канаде» создает представление об эталонном вкусе игры, формирует мировоззрение, трансформирует сознание, привязывает и призывает к себе снова и снова.
В начале двадцатого столетия, когда канадцы удачно продали подарили Америке профессиональный хоккей, Штаты так и не смогли придумать, какой бы вклад, помимо денежного, они могли бы внести в игру со своей стороны. Янки думали полвека, и только в 1967 году, когда НХЛ переживала самое масштабное расширение в истории, подарили хоккею то, что на самом деле уже принадлежало всему миру. Американцы подарили хоккею блюз.
Вместо того, чтобы пополнить отряд пернатых-зубастых-хвостатых в Лиге, парни из Сент-Луиса выбрали именем новой команды песню, написанную в 1914 году. К моменту расширения НХЛ в 1967-м она звучала как изрядное ретро, но, тем не менее, стала символом творческого начала и обновления идей, заложенных в геймплей со времен отцов-основателей хоккея.
Чем была музыка в 1967 году? Явно чем-то большим, чем является сейчас. Достаточно сказать, что в том году были записаны «Strawberry Fields Forever», «All You Need Is Love», «Light My Fire» и десятки других нетленок от исполнителей, имена которых не принято давать списком. По степени влияния на современность эту музыку можно сравнить разве что с Интернетом – музыка определяла вообще все и была крутейшей социальной сетью своего времени.
На фоне поп-шедевров тех лет «Saint Louis Blues» – отнюдь не проходная песня, а одна из музыкальных вершин, которую, не боясь громких эпитетов, называли «Гамлетом в джазе».
Важно: этот блюз стал джазовым стандартом, то есть мелодической темой, вокруг которой музыканты строят импровизации, создавая новую музыку прямо в момент исполнения. Музыку, которая, как и хоккей, следует стандартным правилам, но никогда не повторится, в каждом исполнении оставаясь отражением мимолетного момента, настроения музыканта и его публики.
Джазовая импровизация – это общение и результат коллективного творчества. В отличие от хоккея, джаз лишен соревновательного начала. Импровизируя, ты не только стремишься показать максимум своего таланта, но и помогаешь как можно ярче раскрыться своему партнеру.
Нельзя не отметить, что джаз изначально не был искусством для тонких ценителей, а песня Saint Louis Blues была танцевальным хитом, одной из первых блюзовых мелодий, завоевавшей популярность в качестве поп-песни и имеющей головокружительный коммерческий успех.
«Приятель, я спел тебе песню. Ты должен заплатить за нее». – любил говорить блюзмен Лемон Джефферсон. К 1958 году, когда умер создатель музыкальной композиции Уильям Кристофер Хэнди, он получал в качестве вознаграждения за ее использование сумму, эквивалентную 200 000 современных долларов в год.
Вот почему появление «Saint Louis Blues» в НХЛ стало знаковым событием и ознаменовало эпоху новых перемен в Лиге, которая должна была стать более открытой, творческой и разнообразной.
Хорошо, когда партнеры по хоккейному джазу играют в одной команде, телепатически понимают друг друга, обходясь без нот и указаний дирижера. А если в разных?
Собственно, так и случилось: команда «музыкантов», приняв вместе с великим именем повышенные «капиталистические обязательства», резво стартовала, три раза подряд добравшись до финала Кубка Стэнли в обновленной Лиге, но в итоге осталась свидетелем чужих побед.
С таким культурным бэкграундом (а я не верю в совпадения – лишь в силу идей и немного в Деда Мороза) «Блюз» не могли не отметиться в одном из величайших моментов в истории НХЛ. По иронии судьбы, именно в их ворота была забита победная шайба в финале Кубка 1970 года, после которой Бобби Орр навсегда запомнился летящим в лучах хоккейной славы.
Вот уж где сошлись главные художественные константы: «Сент-Луис» сделал все, чтобы импровизация «Бостона» под их виртуозный аккомпанемент вошла в историю, но завораживающая красота полета взамен потребовала от «Блюз» принести жертву в виде итогового результата. Искусство – такое искусство.
И последние штрихи, дополняющие картину памятного матча: руководил «блюзменами» молодой Скотти Боумэн, который, уйдя из «Блюз», девять раз поднимал над головой Кубок Стэнли в качестве тренера других команд.
Кубка нет в Сент-Луисе до сих пор. Зато там лучше всех играют блюз.
Жизнь в искусстве Анатолия Тарасова
Тарасов создавал советский хоккей не в открытом космосе и не в одиночку, но хоккейных знаний, опыта и мастерства, на которые можно было бы опереться при строительстве команды, в стране катастрофически не хватало. Без стажировок в Канаде, видеопомощников и продвинутой статистики. Без звезд и учителей. Без истории.
Тем более удивительным оказался результат: свою пятисотую шайбу Морис Ришар, величайший игрок «золотого века» хоккея, подарил именно Анатолию Тарасову.
В 1957 году, во время первого канадского турне советской команды, Ришар написал, что русских пригласили зря, и они играют так, как, играли канадцы, судя по рассказам его деда, лет 50-70 назад.
Но спустя всего несколько лет Ришару пришлось изменить мнение и удивляться тому, что в Советском Союзе появился самобытный, современный и эффективный хоккей. Отвечая на вопрос хоккеиста «откуда появился», великий тренер улыбался и указывал на книгу К.С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве».
Однако никто не расскажет о хоккейных заслугах театра лучше, чем это сделал сам отец советского хоккея.
"Еще мальчишкой, бывая на спектаклях в театре, я больше всего, пожалуй, мечтал побывать за кулисами. Что там происходит во время спектакля? Чем заняты актеры?
В отношениях с тем или иным хоккеистом, в оценке исполняемой им в хоккейном спектакле роли я стремлюсь всегда руководствоваться тем принципом, о котором условились когда-то К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко: «Нет маленьких ролей, есть маленькие артисты».
И пусть никого не удивляет упоминание здесь имени К. С. Станиславского. Читатель, будет еще иметь возможность убедиться, как много общего имеют театр и хоккей".
Тренер в системе Тарасова – это обязательно режиссер, «каждый спектакль которого должен, быть по-своему новым. Театральные критики утверждают, что не может быть двух совершенно одинаковых спектаклей. Образ, созданный актером, живет только вместе с ним. Сегодня артист играет так, а завтра уже несколько иначе. Появляются или, напротив, исчезают какие-то черточки или детали образа. Он, этот образ, рождается вновь в присутствии зрителей – на каждом спектакле.
И игра хоккейной команды в каждом новом матче не может быть повторением той игры, что была показана в предыдущей встрече. Каждый хоккеист, как и актер, что-то прибавляет к своему мастерству, какие-то игровые черточки, детали, навыки.
Но в отличие от театрального режиссера, работа которого над спектаклем к премьере в целом уже заканчивается, хоккейный режиссер – тренер обязан к каждому спектаклю (а наши спектакли – это матчи) готовить какую-то новинку. Иначе просто нельзя. Иначе соперники смогут приладиться к нам, к нашей игре, найти для нее какое-то противоядие…».
Тренерский дует Анатолия Тарасова и Аркадия Чернышева на страницах книги превращается в творческий союз двух художников.
«Нам обоим было совершенно ясно, что необходимым условием успехов сборной является равное и ровное отношение ко всем игрокам независимо от их заслуг, званий и авторитета.
Как-то спустя некоторое время я перечитывал книгу Константина Сергеевича Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Меня очень обрадовало почти дословное в одном отношении совпадение нашего с Аркадием Ивановичем разговора с той основополагающей беседой, которую вели при первой встрече Константин Сергеевич и Владимир Иванович Немирович-Данченко.
Хочу привести выписку из этой беседы.
«Вот вам актер А, – экзаменовали мы друг друга. – Считаете вы его талантливым?»
«В высокой степени».
«Возьмете вы его к себе в труппу?»
«Нет».
«Почему?»
«Он приспособил себя к карьере, свой талант – к требованиям публики, свой характер – к капризам антрепренера, и всего себя – к театральной дешевке. Тот, кто отравлен таким ядом, не может исцелиться».
«А что вы скажете про актрису Б?»
«Хорошая актриса, но не для нашего дела».
«Почему?»
«Она не любит искусства, а только себя в искусстве».
«А актриса В?»
«Не годится – неисправимая каботинка». «А актер Г?»
«На этого советую обратить ваше внимание».
«Почему?»
«У него есть свои идеалы, за которые он борется; он не мирится с существующим. Это человек идеи».
«Я того же мнения и потому, с вашего позволения, заношу его в список кандидатов».
Точно так же проходила и наша беседа. Хоккеист А – мастер высокого класса, но капризен, эгоистичен. Мастер Б – талантлив, но склонен ко всяким вольностям в отношении спортивного режима. Хоккеист В и талантлив, и старателен, и всегда ради общего успеха готов подчиниться интересам коллектива. Вот его мы и вносили в свой список кандидатов в сборную страны.
Мы договорились с Аркадием Ивановичем, что включаем в сборную только тех хоккеистов, кто способен до конца отдавать себя команде, кто согласен подчиниться твердому курсу тренеров на строжайшую дисциплину, равную и обязательную для всех. Мы решительно отказываемся от самых крупных талантов, если они не сумеют перестроиться».
Легендарный томик Станиславского, который Тарасов брал с собой на установки, оказался самой незаурядной методичкой в мировом хоккее. И, как доказала история, одной из самых эффективных.
Ovechkin vs. Овечкин
Так просто мечтать о будущем. Так приятно ностальгировать о прошлом.
Но как же трудно разобраться в настоящем!
«Что такое хорошо и что такое плохо?» давно списано в утиль: за многообразие выбора приходится платить добровольным отказом от осуждения моделей поведения, которые ты не способен принять.
В фильмах моего детства всегда было понятно, кто за «белых», а кто за «красных». Герои современного искусства совсем другие: их стало трудно делить на хороших и плохих, а главным жанром искусства становится веб-страница, контент которой варьируется автоматически в зависимости от индивидуальных предпочтений пользователя.
Портреты героев нашего времени замещены интерактивными профилями, и ты должен иметь крепкие нервы, чтобы однажды встретить кумира в образе, настроенном по чужому шаблону.
Умоляю, Александр, только не ты!
Овечкин нужен всем: домохозяйкам, клеркам, президентам, тем, кто мечтает об их свержении, и иным меньшинствам. Поэтому Овечкиных нужно много, очень много Овечкиных – хороших и разных: для обожания, подражания, осуждения, развлечения, денег вложения, детей воспитания и прочая, прочая, прочая...
В наше прекрасное время каждый может выбрать Александра по душе: в наличии толерантный филантроп Ovechkin, спасающий детей от страшной болезни и готовый поделиться одеждой с бездомным; гламурный Ovie из «Инстаграма» – чат-бот с зачатками искусственного интеллекта; русский пельмень Овечкин с пузом и политической позицией. Да-да, и спортсмен есть. В ближайшее время появится возможность апгрейдить вашего Personal Ovie до порноактера, писателя или рок-звезды. «Владимирский центраааал, ветер северныый», – запевает один; «It’s a sexual revolution», – отзывается другой.
На первый взгляд, кажется странным, что многочисленные альтер эго Александра не пожирают друг друга. Но в эпоху постмодерна законы естественного отбора не действуют, ведь для каждого из Овечкиных есть собственный виртуальный мир.
Увлекшись медийными воплощениями, мы совсем забыли о настоящем Александре. Да вот же он: как и раньше, оттачивает свое искусство, чтобы в хоккейных репортажах никому не приходило в голову поставить многоточие между словами «бросок по воротам» и «гол».
Три сюжета из разных промежутков пространства-времени объединяет одно: искусство, приходящее в хоккей тогда, когда творцы истории нуждаются в новых идеях и ориентирах развития.
Нетрудно заметить, что последняя история не завершена, ведь новая – интерактивная – версия хоккея создается на наших глазах. Самое актуальное из искусств – искусство социальных коммуникаций – меняет представление о привычных вещах, наполняя их новыми смыслами #прямосейчас. Следите за продолжением этой истории.
На канале «Культура», конечно.
Бонусы
1. Установка Андрея Назарова. 18+. Сравнительно недавно выяснилось, что крыть кого-то матом – самостоятельный вид искусства. Перспективный парень.
2. Пиджак Дона Черри. Его коллекция хоккейных нарядов потянет на диссертацию об искусстве. Здесь ограничимся одним.
3. Стив Айзерман пробует себя в драматическом жанре.
4. Если бы хоккеисты так играли! (Смотреть до конца!)
5. Хоккейные блогеры по окончании чемпионата.
Спасибо за игру, ребята!
Живопись: Bill Brownridge. Скульптура: Семен Платонов. Источники: http://www.jazzstandards.com http://www.telegraph.co.uk http://www.stltoday.com/ http://www.hawk.ru