Автобиография Джереми Реника. Главы XIV и XV
Сейчас Трэйси считает, что решение переехать в Филадельфию было продиктовано откуда-то свыше, так как в феврале 2002 года у ее матери, Дороти Вазза, был диагностирован рак. Трэйси уехала к ней и на время переехала во Флориду: «Я была рядом с тобой все эти годы, но сейчас речь идет о моей семье. Я должна позаботиться о своей матери, а ты должен взять на себя заботу и детях. Ты обязан опекать их, помогать им, в не зависимости от того, что происходит с твоей командой». Я сказал Трэйси, что прекрасно понимаю ее и готов к такой ответственности.
Болезнь быстро прогрессировала, и в августе уже было понятно, что Дороти умирает. 21 августа мама Трэйси стала рассказывать нам, что она хочет дожить только до Дня рождения ее сына Рика, до 23 августа. Неловкость того момента была в том, что она забыла, что Рик родился 17 августа. Мы просто не придали этому значения и списали все на действия лекарств. На следующую ночь ее состояние ухудшилось и мы пришли проститься. Рик не успел добраться вовремя, и ночью 23 августа Дороти ушла от нас. Рик был просто раздавлен произошедшим.
Той ночью мы собрались все вместе, пили вино и вспоминали Дотти. В пол четвертого утра у Рика зазвонил телефон и он остолбенел, глядя на экран. В сообщении было написано: «С Днем Рождения». Телефонный номер, с которого было послано сообщение, не был определен. Мы все были шокированы. Это было одно из самых необъяснимых событий в моей жизни. Не знаю, верить ли в загробную жизнь, но ту ночь я не забуду никогда.
Самый жуткий эпизод в моей карьере произошел 8 февраля 2004, когда шайба после щелчка защитника «Рейнджерс» Бориса Миронова попала мне в челюсть. Было ощущение, что мое лицо взорвалось. Представьте стеклянную бутылку, которую разбивают кувалдой. Схожая картина.
Врач «Рейнджерс», Эндрю Фельдман, на следующий день рассказывал, что я был без сознания 3-4 минуты. Все, что я помню, это щелчок Миронова и летящая мне в лицо со скоростью ракеты шайба. Я успел только отвернуться, и она не попала мне прямо в рот. Когда я очнулся, то лед выглядел, как место преступления. Кровь была повсюду.
Когда я смог подняться на ноги и уехать со льда, то стал свидетелем сцены, которую никогда не мечтал увидеть: игрок противоборствующей команды, тем более «Филадельфии», удостоился стоячей овации на «Мэдисон Сквер Гарден».
Все шло к тому, что я получу подобную травму. За четыре недели до этих событий на тренировке шайба попала мне в челюсть после броска Марка Рекки. На рану пришлось наложить 27 швов, мое лицо было разбито.
Мои раны еще не успели зажить, когда я оказался втянут в одну из самых жестких конфронтаций за всю мою карьеру. Это произошло 14 января 2004 года, когда я получил удар высоко поднятой клюшкой прямо на глазах арбитра Блэйна Ангуса, однако рефери никого не удалил.
Мы играли в Баффало и мне дважды заехали клюшкой по лицу за первые 40 минут игры. В третьем периоде мне вновь досталось, от Рори Фицпатрика. Когда я понял, что удаления не последует, то обрушился на Ангуса. Мой рот залила кровь. Ее капли брызгали во все стороны, пока я орал на него: «Что значит, ты ничего не видел, ебаный хуесос? Ты что, блять, слепой? Все произошло прямо перед твоей рожей. Ты слепой? Ты просто убогий судья».
Где-то на середине этой фразы Ангус уже выгнал меня до конца игры за неспортивное поведение. Это только усилило мою ярость. Я продолжал орать на него со скамейки, пока он поехал к судейскому столику. Туда же отправился и Рекки, чтобы как-то сгладить ситуацию. Как раз когда Рекки объяснялся с арбитром, я бросил бутылку с водой в рефери и она угодила тому в ногу. «Реник только что швырнул в меня бутылкой?» - спросил Ангус. Рекки осознал в тот момент, что уже ни чем не сможет мне помочь. Он обратился к судье: «Лучшее, что мы можем сейчас сделать, это поскорее закончить игру».
После матча я не угомонился и кричал в камеру: «НХЛ, очнись. Эпизод происходит прямо на глазах Блэйна Ангуса, а он заявляет, что ничего не видел. Куда он тогда смотрел? Национальная хоккейная лига наконец должна заставить этих парней прозреть».
Не удивительно, что лига дисквалифицировала меня на один матч, что стоило мне 91,463 доллара. Хотя, признаться, я немного удивлен, что наказание за публичную критику работы НХЛ не оказалось более серьезным.
Учитывая все то, что произошло со мной в том году, я мог считать, что у меня началась черная полоса. Именно тогда сокрушительный бросок Миронова разнес мою челюсть. Удары Рекки и Фицпатрика были маленькими царапинами по сравнению с уроном, который нанес мне бросок Миронова. Рентген выявил серьезнейшие травмы челюсти. Обследование выявило 21 повреждение: 18 трещин и 3 перелома. Была назначена немедленная операция. Врачи объявили, что я выбыл из строя надолго.
Сейчас я считаю, что мне еще повезло. Щелчок Миронова мог иметь куда более серьезные последствия. Я проиграл вбрасывание, и шайба отскочила к защитнику. Он приложился от души. Если бы я не успел отвернуться, то мне бы выбило все зубы. Понадобилась бы куда более серьезная операция на лице. Один поворот головы отделял меня от множества хирургических вмешательств. Подсчитали, что в момент соприкосновения с моим лицом шайба летела со скоростью 90 миль в час.
Операция прошла успешно, но меня стали мучить приступы тошноты и головной боли. Вскоре начались головокружения. Стало ясно, что я получил сотрясение. Через несколько дней я уже спрашивал себя, не закончилась ли моя карьера. Была ли эта депрессии? Возможно, мне просто не нравился тот уродец, которого я видел в отражении в зеркале.
Не знаю, почему на меня нахлынули подобную эмоции, так как ни одна травма не заставляла меня раньше волноваться. Я просто чувствовал, что это в этот раз все особенно плохо, даже не знаю почему.
Симптомы не прошли до конца, но я смог вернуться на лед. За пять матчей до конца регулярного сезона я вернулся в состав, начал играть в защитной маске. Но со стартом плей-офф я вернулся к обычному, более привычному шлему.
В первом периоде первого же матча «Нью-Джерси» решило проверить мое состояние. Шон Браун вызвал меня на бой и уже через мгновение мы обменивались ударами. Наверное, я даже должен отправить «дьяволам» благодарственную открытку, потому что эта стычка позволила мне ощутить былые силы, обрести былую веру в себя.
Пускай на протяжении всего розыгрыша плей-офф-2004 я чувствовал себя неважно, но вспоминаю то время с удовольствием. Я начал на правом краю атаки в одном звене с моим приятелем Тони Амонти и Алексеем Жамновым в центре, которого мы заполучили как раз перед плей-офф. Наша тройка быстро нашла взаимопонимание и набирала очки в шести из семи матчей первого раунда.
Во втором раунде, в котором нам противостояло «Торонто», я, наверное, забил самый важный гол в своей карьере. В овертайме шестого матча серии я поразил ворота «кленовых листьев» (3:2). Этот гол позволил нам выйти в финал Восточной конференции, где нас ждала «Тампа».
В регулярке именно «молнии» выиграли нашу конференцию, а мы уступили им во всех четырех очных встречах в чемпионате. В предыдущем раунде они расправились с «Монреалем», но мы были уверены в своих силах, а победы в первых двух раундах только укрепили нашу веру.
В четвертом матче серии Фредрик Модин приложил меня о борт и я ударился головой. На следующий день меня преследовали головные боли. Очевидно, что я получил очередное сотрясение.
По нынешним правилам, меня бы не допустили до игры. Но в 2004 году я и думать не мог о том, чтобы пропустить матч. Счет в серии был ничейным – 2-2. Я не мог пропустить пятый матч. Мы проиграли ту встречу (2:4), но в шестом матче Симон Ганье забил гол в овертайме и отложил выяснение лучшего до седьмой игры. После того как Симон поразил ворота, мои ноги подкосились и я повалился на лед. Я не мог пошевелиться. Мое тело было истощено. Последствия сотрясения? Понятия не имею. Однако признаюсь, что пережил неприятные минуты, пока Примо и Ганье помогали мне уйти со льда.
Когда мы готовились к седьмому матчу, то чувствовали, что способны выйти в финал. Если бы мы выиграли ту встречу, то победили бы в решающей серии. Никто не говорил об этом вслух, но все испытывали такие чувства. Победителем Западной конференции стал «Калгари», и мы знали, что можем с ними справиться. Без сомнения, мы были опаснее в атаке.
Для опытных игроков эта игра могла оказаться последним шансом. Мне было 34, столько же и Амонти. Джон Леклер и Марк Рекки были старше нас. Примо было 32. У всех нас карьера уже была ближе к концу, чем к началу. К тому же коллективное соглашение истекало в сентябре и глава Ассоциации игроков НХЛ Боб Гуденау намекал, что мы можем потерять сезон из-за локаута. Кто знал, смогли бы мы вернуться после года простоя?
Мы верили, что способны выиграть седьмой матч. Мы считали, что желаем этого больше, чем «Тампа». Чувствовали себя избранными. Однако, на самом деле, были биты более быстрой, здоровой командой. К тому же нас подвела игра в большинстве в той серии.«Молнии» повели со счетом 2:0. Мы смогли сократить отставание, но так и не сподобились нанести решающий бросок. После того поражения я рыдал в раздевалке 20 минут. Эта неудача ударила по мне больнее остальных. Я чувствовал себя даже хуже, чем после поражение в финале Кубка Стэнли-1992.
После финальной сирены я просидел в раздевалке очень долго. Я был раздавлен. Может, так на меня повлияло сотрясение. Может, я ощущал, что моя карьера закончилась. Может, я чувствовал, что упустил последний шанс выиграть Кубок Стэнли. Но в ту ночь я не прекращал плакать.
Даже больше скажу, не уверен, что их бы не постигла судьба Атланты, если бы они его не взяли.
Как известно, Атланта 2 раза была представлена в НХЛ (Атланта Флэймз переехала в Калгари и Атланта Трэшерс в Виннипег),но не добившись особых успехов, эти команды перемещались туда, где они нужнее )
А вот Тампе, наверное, уже ничего не грозит )