Владимир Лебедев: «Родители смотрели на мои прыжки сквозь пальцы: «Хрен с ним, хочет – пусть прыгает»
В 2006 году Владимир Лебедев неожиданно взял бронзу во фристайле на Олимпиаде в Турине. Восемь лет спустя он работает тренером юниорской сборной и поджидает Sports.ru в просторном BMW, припаркованном у экипировочного центра Bosco на Краснопресненской. На часах – 9 утра, за окном – мрак. Вчера вечером Лебедев прилетел со сборов в Финляндии, завтра утром – улетит в Сочи, так что в Москве у него совсем мало свободного времени.
Крутился-вертелся
– Вы начали заниматься фристайлом в пять лет. Как это вышло?
– Это было в Узбекистане – наши семьи во во время Второй мировой войны эвакуировали в Ташкент, и с тех пор они жили там. Мой дядя работал в Федерации зимних видов спорта, и один из его лучших друзей, Анатолий Берлинов, начал тренерскую деятельность. И в каком-то разговоре дядя предложил отцу: «Пусть он походит в зал, здоровье укрепит». Отвели меня на занятие. Только встал на лыжи на первом сборе – сломал ногу. Не слишком удачно, в общем, начал. Но потом пошло, интерес появился, втянулся, задний ход уже не давал.
– Как проходили тренировки?
– Тогда все новые прыжки – сначала одно сальто, потом два – обкатывались на воде. Все то же самое, что и на снегу, только едешь по специальным щеткам и в конце прыгаешь в бассейн. Во всем мире было всего три подходящих бассейна – два в Америке и один в Швейцарии. То есть, это история для более-менее обеспеченных семей. Так вот, когда ты уже хорошо прыгаешь одно сальто, то переходишь к двум – и это самый серьезный шаг. От двух к трем перейти гораздо легче – ты уже понимаешь, как все работает, что нужно делать. А вот перейти от одного к двум – это самое сложное. Я тогда как раз уехал в Америку, чтобы тренироваться в одном из бассейнов. У Дмитрия Кавунова занималась Лина Чирязова, был небольшой импульс во фристайле на государственном уровне, и она поехала в Штаты, а я вместе с ней только за свой счет.
– В Ташкенте очень плохие условия были?
– В те времена мы считали, что вообще класс. Когда сейчас смотрю старые фотографии, понимаю, что это был кошмар. Все старое, склоны кривые, косые, вместо канатки просто трос масляный, железки какие-то. Но все молчали, работали и были счастливы.
– Вам самим было страшно, когда вы прыгали?
– В 20 таких мыслей вообще не было. Выходил в любую погоду, прыгал на 17 метров, крутился-вертелся в воздухе – и все это без малейших сомнений, без всяких эмоций. Но с каждым годом жизнь меняется, появляется ответственность, и ты уже по-другому ко всему относишься, начинаешь волноваться.
– Самые страшные десять секунд в вашей карьере?
– Кубок мира в Лэйк-Плэсиде. Я тогда очень уставший был, но вышел в финал, прыгнул и потерялся в воздухе. Чтобы вы понимали: представьте, что вы едите на машине и вдруг прямо за рулем падаете в обморок. Это то же самое. Вы уже не понимаете, куда едете и что вообще происходит. Только в машине хотя бы есть подушки безопасности, а тут ты крутишься в воздухе в одиночестве. В результате я неудачно упал и сломал бедро.
– Родители смотрели, как вы прыгаете?
– Ну, сквозь пальцы так: «Хрен с ним, хочет прыгать – пусть прыгает». Самый главный момент был уже в 1995-1996 годах, когда СССР развалился, и семья хотела уехать в Россию. Но они понимали, что если мы уедем – мое дело умрет. А я уже лет шесть к тому моменту занимался спортом. Поэтому тогда решили остаться.
– Почему умрет? Разве в России вы не могли бы тренироваться?
– Они же не знали тогда, интересен ли здесь кому-то этот вид спорта. Надо было отдавать меня непонятно кому, в абсолютно чужом городе, чужой стране. Но в результате мы все равно уехали – в 1999 году. Я поехал в Москву, а родители в Калининград, где живут до сих пор. Мама тогда работала на бумажной фабрике, и многие из сотрудников уехали в Калининград, так что хоть какие-то знакомые там были, чтобы помочь в первое время.
– В Москву вы приехали один?
– С командой – четверо спортсменов и тренер. Мы в общежитии поселились, тренер – в гостинице. Быстро поняли, что никто нам тут не поможет, нужно самим принимать все решения, отвечать за поступки. С родителями виделся раз в год, первые месяцев восемь жил на те деньги, которые они присылали. Там-то на это жить можно было, а здесь с трудом на метро хватало. Когда пошли первые результаты, стало, конечно, легче.
– Съехали из общежития?
– Только в 2006 году. Наш бывший президент посодействовал, писали письма в правительство Москвы, Фетисов помогал. И город Москва продал мне однокомнатную квартиру по льготной цене. До 2006-го я не мог позволить себе снимать – у меня зарплата тысяч 20 всего была. Ну и все равно я большую часть года где-то на сборах был.
– Ваш первый серьезный успех пришелся на 2001-й год.
– Да, золото чемпионата Европы среди юниоров в Чехии. Получил тогда что-то вроде 200 долларов призовыми. После того старта пошло: уже через год отобрался на Олимпиаду в Солт-Лейк-Сити. Хотя такого, чтобы я прямо жил ради того, чтобы попасть на нее, не было. Когда узнал, первая мысль: «Ну, круто. Попал и попал». Хотя тот момент, когда впервые приехал в олимпийскую деревню, я на всю жизнь запомню. Кольца, флаги, куча людей. Я реально проникся этим олимпийским духом, о котором все говорят. В Турине уже такого не было. Хотя, может, и перелет сказался – мы сутки летели из Канады. Когда, наконец, добрались, все уже по фигу было.
– Самая занятная история, которую вы привезли из Солт-Лейк-Сити?
– Я там выступил, нарушив правила. Из-за соображений безопасности на Олимпиаде запрещено прыгать тройные сальто, если тебе нет 18 лет. А я все равно прыгнул – и из всех наших мужчин занял самое высокое место, 14-е. При этом штрафов никаких не было – все-таки это не самый большой вид, не политизированный. Если бы занял призовое место, кто-нибудь, может, и накопал бы. А так никто даже внимания не обратил.
Медаль
– В каком состоянии был фристайл в начале-середине нулевых?
– Людей было мало. Александр Михайлов, Ольга Королева, Аня Билых – это наш возраст. А, ну и Наталья Орехова еще. Но вообще у фристайла в России хорошая история – много успешных спортсменов. Сергей Щуплецов, который погиб во Франции, Елизавета Кожевникова. Они медалисты Игр. Поэтому в целом уровень не был низким. С балетом, например, вообще все было супер. Это, конечно, неофициально, но все говорят, что эту дисциплину прыкрыли только потому, что любой старт, любой Кубок мира выигрывали русские. Весь пьедестал был русским. Девчонкам просто не было равных. В том же 1999 году на последнем чемпионате мира, где присутствовал балет, медали взяли Елена Баталова, Наталья Разумовская и Оксана Кущенко.
– В 2006-м вы поехали на главный турнир вашей жизни – в Турин. Чем, кроме медали, вам запомнилась та Олимпиада?
– Да ничего особенного. Ты едешь на самый важный старт четырехлетия, так что никаких тусовок, мысли только о спорте. Тренировка, видео, тренировка, видео. Приходишь вечером с горы – и сразу спать. Если ты едешь на Олимпиаду соревноваться, ты не пойдешь ни в какой бар, ни на какой концерт. Вложить столько сил, а потом пойти пить и плясать – это какой-то маразм.
– В Турине вас ведь не считали одним из фаворитов?
– Я точно не считал. Я выходил с мыслями о том, что мне надо чисто прыгнуть, встать на ноги и уехать. Проснулся утром, сходил в зал, позавтракал. Все, как обычно. Накал, нервы – конечно, все было, но я старался это спрятать, убрать. Этому учит спортивная психология.
– Когда вы приземлились, поняли, что это было выступление на медаль?
– Абсолютно нет. Я прыгал четвертым, знал, что прыгнул хорошо, оставалось ждать. Посмотрел оценки – вижу, что я первым иду. Прыгает следующий – бамс, второй стал. Понимаю, что у меня в любом случае медаль. Шок-не шок – не знаю, словами это не передать. Потом церемония, допинг, час езды до деревни. Приехали часов в 11 вечера. Президент Федерации говорит: надо всем срочно ехать в Русский дом. Оделись цивильно и поехали. Он в 150 километрах от деревни находился, так что добрались только к трем ночи – какие там уже гулянки? Это, кстати, был единственный раз, когда я побывал в Русском доме.
– Что было, когда вернулись в Москву?
– Президент Путин тогда в первый раз подарил всем по машине. Я ее продал и купил ту самую квартиру по льготам. Плюс дали призовые. За золото полагалось 50 тысяч долларов, за серебро – 30. Я получил, по-моему, 10 или 15 тысяч и отложил.
– Говорят, что самый популярный вид спорта в олимпийской деревне – это секс. В Турине и Солт-Лейк-Сити вы это почувствовали?
– Знаете, я сам недавно прочитал об этом статью в интернете – про секс на Олимпиаде в Лондоне. Но что касается Солт-Лейк-Сити и Турина, даже в мыслях такого не было. Хотя, может быть, это я в других местах крутился.
Страх
– Сколько серьезных травм было в вашей карьере?
– Первая – то самое бедро в Лейк-Плэсиде. Потом в 2008-м на финале Кубка мира в Давосе рубился за топ-3. Нас было четверо, шли вплотную, разделяли какие-то копейки по общей сумме баллов. Плюс, была какая-то непонятная погода, мало света, и я упал – недовернул пируэт и повредил колено. Когда попытался самостоятельно встать – не смог. Почувствовал, что все серьезно. А потом, в Канаде, это уже был рецидив.
Колено не позволило мне вернуться в спорт. У меня был порванный передний крест, операция длилась долго, часов пять. Через день пошел на перевязку, главный врач олимпийской сборной Сергей Васильевич Архипов говорит: «С коленом все хорошо, мениски целы, со связками тоже все нормально. Единственная проблема: у тебя начал повреждаться хрящик. А это как подушка между костями. Самое неблагоприятное для него – это твои приземления, он будет продолжать стираться. Если он сотрется полностью, кость будет биться о кость. Это очень хе##во, и дело может дойти до замены сустава». Первые дни я был в шоке. Долго думал, общался с родителями. Пришли к выводу, что надо заканчивать. Да, спорт, да, Сочи, но впереди еще вся жизнь.
– Многие спортсмены уезжают на лечение заграницу, почему так не поступили вы?
– Потому что тот врач – очень хороший, толковый, я много о нем слышал до этого. Просто рецидив – это всегда очень сложно. Я не жалею о том, что лечился здесь, а не в Европе или Америке.
– Сейчас вас беспокоит колено?
– Дискомфорт приносит, да. Поднимать тяжести я могу, но бегать, как раньше – не желательно.
– Читал, что ваш детский кумир – Михаэль Шумахер. Правда?
– У меня вообще «Формула-1» – второй любимый спорт. За Шумахера болел, но даже не вспомню сейчас, с чего все началось. Просто включил – и начал переживать. В королевских гонках работают лучшие умы. Технологии, которые они придумывают, потом используют в космонавтике. Иногда вообще не понимаешь, как они до таких вещей додумываются. Обалденный спорт. Гонщики зажаты в болиде, температура 70 градусов, пролетают за секунды. Отчаянные люди. Я и сам всегда хотел прокатиться на болиде, но понимаю, что это нереально – нельзя так просто сесть и поехать.
А что касается Шумахера и последних новостей – грустно было. Я смотрел видео его падения, и как человек, который катается с пяти лет, могу сказать, что это не была какая-то суперсложная ситуация. Он столько лет ездил за 300 км/ч, а тут такая банальность. Судьба. Очень жалко.
– Вы, как и я, немного заикаетесь. У вас это с детства?
– Да, меня собака соседская испугала, когда я совсем маленький был. Я сам этого не помню уже, родители рассказывали. А заикание мне особо не мешает по жизни, даже не задумываюсь об этом.
– Сейчас, когда вы уже не прыгаете, что вызывает у вас страх?
– Побаиваюсь летать на самолетах. Сидишь и думаешь: твоя жизнь целиком зависит от пилота. У каждого свои тараканы. У меня этот страх появился в 2003-м после одного полета в Америке. Мы тогда в очень сильную турбулентность попали. Просто ужас.
– Общались с психологом?
– По другому поводу. Я заканчивал РГУФК, писал диплом по психологии. Так что мне просто не хватало каких-то знаний, и для этого я встречался с психологом. Не то, что я у себя что-то искал, с ума сходил.
Родина
– Вы родились и выросли в Узбекистане. Сейчас вас что-то связывает с этой страной?
– Ну, у меня остались там какие-то родственники, периодически связываемся. Но в последний раз я был там очень давно – три-четыре года назад.
– Когда вы слышите слово «родина», о какой стране вы думаете – России или Узбекистане?
– Наверное, я еще не дорос до того, чтобы ответить на этот вопрос. Брякнуть можно что удобно, с пафосом, но сам для себя я не решил. Место рождения у меня – город Ташкент. Но вся родня из России. Поэтому, честно говоря, пока я не очень понимаю, как ответить на этот вопрос даже самому себе.
«Однажды для страны» на Sports.ru
Аллар Леванди: «Мне принесли майонез, и я съел шляпу»
Вера Зозуля: «Рак побороли врачи. От меня мало что зависело»
Владимир Белоусов: «Если мне вернут олимпийское золото, я заплачу от счастья»
Валерий Столяров: «В «Русском доме» другая Олимпиада. Черная икра, водка, маринады…»
Янис Кипурс: «Вылезаю из саней и думаю: бить морду напарнику перед камерами или за углом?»
Фото: Fotobank/Getty Images/Donald Miralle/Adam Pretty/Elsa
Спасибо авторам за отличную олимпийскую серию.
кстати про заикание - заикающихся девушек/женщин встречал только один раз
а мужиков таких много
WTF?
Все-таки какой у них сложный, травмоопасный вид... Но какой красивый...)
Не все это понимают, к сожалению.