8 мин.

У меня в крови

66

Я сунул лишнюю смену белья в карман куртки, перед тем как ехать в больницу. Это был момент, когда я наконец перестал лгать самому себе. В тот же день мы должны были лететь в Монреаль. В НХЛ во время выездов ты всегда одет в костюм с галстуком. А я надел дорожный костюм со шлепанцами, потому что в глубине души знал, что никуда ехать мне не придется. Я знал, что остаюсь здесь надолго.

Одноклубники не знали, что со мной что-то не то. Даже моя жена не знала.

Я помню, как сидел в машине на парковке у больницы и думал: «Итак, вот оно. Ты войдешь в это здание и, возможно, твоя карьера закончится».

Позвольте мне вернуться немного назад. В декабре 2013, за два дня до Рождества, я получил ту игровую травму, которая живет в наших ночных кошмарах. Мы играли в Оттаве и мой партнер по звену Сидни Кросби попал под хит в бедро и правой ногой влетел мне в колено. Когда ты на коньках, твое колено в ловушке. Я порвал крестовидные связки, медиальные коллатеральные связки, задние крестообразные связки, короче, разнес все колено. И тем не менее, я не позволил им уложить меня на носилки. Когда я был ребенком, у моего отца было правило, которое он привил мне: никогда не валяться на льду, если только у тебя не сломаны обе ноги. Катись сам на здоровой. Так я и сделал.

Неделю спустя я сидел дома в Питтсбурге и ждал, когда мне сделают операцию, понемногу сходя с ума. Я не мог сидеть спокойно ни секунды, так что поехал на арену, чтобы немного помучать ручной велосипед. На полпути я почувствовал сильную боль в груди. Моментально в памяти возник тот удар и я вспомнил, что конек Сида ударил меня еще и в грудь. Я подумал, что это, наверное, ребро треснуло или какой-нибудь хрящ. Ерунда. Я играл с таким и раньше, так что я все равно поработал на тренажере.

Несколько дней спустя, когда я спал ночью, случился первый приступ кашля. Когда это повторилось несколько ночей подряд, моя жена впала в настоящую панику. Она постоянно твердила мне, чтобы я проверился, но я отвечал ей, что просто простыл. У меня даже мысли не возникало, что внутри меня может назревать что-то действительно серьезное.  

В конце концов, я уступил и пригласил на дом терапевта, сказав ему, что ушиб ребра. Он положил меня на стол, как сотни раз до этого. «Дюпер, с тобой что-то не то», - сказал он примерно через час. «Это не связано со структурными повреждениями». Он сразу же позвонил инструктору, у которого хватило ума позвонить моему основному врачу. Док перезвонил мне через минуту.

Он сказал, что я должен приехать в больницу для обследования прямо сейчас.

Я ответил: «Да ладно. Я же играл и раньше со сломанными ребрами, в чем дело?»

«Пусть жена отвезет тебя,» - сказал он. «Ты не можешь вести сам. Я встречу тебя в приемном покое».

Никогда нельзя быть морально готовым услышать такое.

Это все происходило 2 января. К нам приезжала родня из Квебека, и они жили у нас дома все праздники. Все мои четверо детей были дома. Я стою на кухне, вокруг повсюду носятся дети. И я совсем не планировал переполошить всех, заявив: «Эй, народ, давайте-ка все запрыгивайте в машину и мчите папочку в больницу!»

Так что я сел в машину и поехал один.

Когда я приехал… мда. Меня ждал отряд врачей и весь кабинет был подготовлен. Не успел я присесть, как иглы расчехлились и из моей руки торчала капельница. Тогда я впервые услышал слова «кровяной тромб». Они сделали мне компьютерную томографию. Я вылез из большой белой трубы, сидел прямо у аппарата и думал, реально ли все это?

Они принесли снимки и показали на легкие: «Здесь».

Доктор объяснил, что у меня лёгочная эмболия. Один из сосудов в легком забился. Возможно, тромб образовался у меня в голени, пока она была обездвижена, когда мы летели из Оттавы. Мое легкое не получало достаточного кровоснабжения и медленно умирало. Слова просто пролетали мимо меня. Я пошел взять одежду, когда врач сказал, что мне придется остаться в больнице на несколько дней.

Он сказал: «Дюпер, у тебя практически был инсульт в легком. Это серьезно. Если бы это случилось в сердце или мозге, ты бы мог умереть».

Я нацепил свою самую серьезную мину, а про себя всё думал, окей, так когда я снова смогу играть в хоккей? Я должен буду пройти курс разжижающих кровь препаратов, значит, операцию на колене придется отложить. Знаю, это звучит безумно, но я был расстроен. Так устроен твой разум, если ты играешь в хоккей. Пробившись в лигу незадрафтованным свободным агентом, как я, ты должен быть способен пробивать стены. Это не какой-то мотивационный постер, просто ты реально должен уметь терпеть любую боль, и у этого есть последствия.

Я сидел на лекарствах с января по июль, пока у меня заживало колено. Я не выходил на лед шесть месяцев. Я не говорил никому из команды о тромбе. Я не говорил журналистам. Только семья знала. В июле моя кровеносная система пришла в норму. Никаких тромбов в ногах, легкие чисты, я снова в деле.

В первый день тренировочного лагеря мне принесли красное бесконтактное джерси. Меня это убило. Я тренировался как умалишенный, чтобы прийти в самую прекрасную форму в своей жизни. Мое состояние было невероятным. Все лето люди раздумывали, сможет ли этот 34-летний мужик вернуть свою скорость? Сможет ли он так же играть в первом звене после операции на колене? Сможет ли он играть с Кросби? Они даже не догадывались, с чем еще мне приходится иметь дело. Тренеры были невероятны в своей заботе обо мне и сделали все для того, чтобы я был готов. Но все, чего я хотел, это сыграть в первой игре сезона и быть в звене с Сидом и Крисом. Этого не произошло. Я играл в открытии сезона, но они разумно ограничивали мое время весь первый месяц.

Одиннадцатая игра была с Миннесотой. После игры, я пошел поужинать с парой ребят и немного выпил. На следующий день мы проснулись, прилетели в Виннипег и сразу отправились тренироваться. Я стоял в центре льда и вдруг как будто молния пронзила все тело. Я начал задыхаться. Непроходящая боль в груди. Я подумал, у меня что, сердечный приступ?

В тот раз боль приходила постепенно. Просто как дискомфорт. В этот раз, я физически чувствовал, как что-то проходит по телу. Это застало меня врасплох, как удар в грудь. И тут до меня доходит. Нет, только не снова.

Я стою согнувшись, а ребята смотрят на меня. Я солгал и сказал, что попал под бросок. Называйте меня дураком, но я никому не сказал о том, что случилось. Ни товарищам по команде, ни тренерам, ни жене. Хоккеист во мне говорил, что это ерунда. Он думал: «Ты только что восемь месяцев восстанавливался после травмы колена. Все уже списали тебя. Тебе 35. Вот в чем суть».

Я закончил тренировку.

Я не рекомендую никому повторять это, но правда в том, что я сыграл еще пять матчей в НХЛ без трети легкого. Колено все еще немного шалило, так что я попросил дать мне немного противовоспалительных, которые сбивали боль. Я тренировался по-своему и кровяной тромб не повлиял на мою форму. Я сыграл свою лучшую игру сезона в Торонто, несколько дней спустя того, как почувствовал тромб. Мы выиграли 2-1 и я забил оба гола. Это была моя первая игра в звене с Сидом и Крисом. Там мое место, и я такой, я вернулся, детки.

Я лгал самому себе. Мы были на выезде. Семья была далеко, вокруг были ребята, мы занимались любимым делом. Было легко все отрицать. Потом выезд закончился и мы вернулись в Питтсбург. Когда я открыл дверь и увидел жену и детей, я все понял.

Я пошел к главному тренеру нашей команды, Крису Стюарту. «Эй, Стьюи, наверное, я что-то чувствую. Я хочу провериться». А мы должны лететь в Монреаль.

Крис и врачи сказали, что если я не пройду обследование, то никуда не полечу. Наш тренерский штаб и врачи были великолепны. Они не виноваты в том, что пять матчей я продолжал играть. Это я держал все в тайне. Как только я намекнул им, что нездоров, доктор Вайес и клуб взяли ситуацию под контроль.

Итак, я надел дорожный костюм, взял лишнюю смену белья и поехал в больницу. Я дошел до того, что думал, а вдруг тромб совсем маленький и они не заметят?

Я снова в белой трубе. Снова врачи подносят мне снимки. Показывают на легкое. Снова.

«Здесь».

Я просто сломался. Я позвонил жене, и сказал: «Милая, думаю, с хоккеем всё».

Моя жена потрясающе поддерживала меня, но она беспокоилась. Когда я рассказал ей всё, она была в ужасе, что я снова поступил так же. Она спросила, почему я снова никому не рассказывал. Хороший вопрос.

Легко сказать, что семья на первом месте. Я люблю своих детей и жену. Но менталитет профессионального хоккеиста не позволяет признать, что ты человек. Ты никогда не покоришься боли, особенно, если никто другой ее не замечает.

Пингвины потрясающе придумали оставить меня с командой, пока я лечусь от этого второго тромба. Быть вдали от игры очень угнетает. С моим характером, я должен быть с парнями. Тренеры захотели, чтобы я присутствовал на всех командных собраниях, помогал скаутам. Я выезжаю с командой, если перелет занимает менее двух часов и делаю все, что могу, находясь в пресс-ложе.

Оттуда сверху игру двухмерна. Все выглядит так просто, столько пространства. Когда выходишь на лед, все становится трехмерным. Я быстро усвоил ограниченность тренерских способностей.

«Эй, почему ты не увидел ту возможность для паса?»

«Потому что, Дюпер, парень прямо передо мной двинул мне клюшкой в ребра».

Некоторые парни начали называть меня Coach Duper. Я посмеялся над этим, но меня убивает стоять в своем костюме, пока они надевают форму.

Мне 35. Я знаю, что у меня осталось мало времени. Но я выберусь из этой тюрьмы пресс-ложи. Мне без разницы, займет это шесть месяцев, год или два. Я буду здоров и сыграю в НХЛ снова.

Источник: theplayerstribune.com

logoПаскаль Дюпуи
logoПиттсбург