Петр Недвед: «Все еще играю, потому что жду печенье от Каспарайтиса»

В погоне за мечтой

- Как вы решились сбежать из своей страны?

– Я был в погоне за своей мечтой – играть в НХЛ. На тот момент просто не было другого пути. Я должен был бежать. Думал, как же устроиться в Канаде. Я играл там на турнире, посмотрел некоторые вещи, это помогло определиться. Хотя первые пять-шесть месяцев были очень тяжелыми. Я не знал, когда смогу увидеть своих родителей, брата…

- Вы сразу решили, что остаетесь?

– Нет. Мы были в Калгари 16 или 17 дней. Во время турнира я начал все больше и больше задумываться о том, чтобы остаться в Канаде. С каждым днем мои чувства крепли, стала появляться некоторая уверенность. Но окончательное решение я принял в последний день утром.

- Вам было всего 17 лет.

– Видимо, моя мечта была для меня важнее, чем что-либо еще. Поэтому я смог это сделать. Я сказал себе: «Я хочу играть в НХЛ». Понимаете, я вырос в коммунистической стране. Нам многое не позволялось. Я был не согласен, поэтому для меня существовал только один путь. Но, если бы я знал, что полтора года спустя, все изменится, то я никогда не стал бы убегать. Потому что это был огромный риск.

- Уже в Канаде у вас были сомнения или решили и все?

– Удивительно, но после того, как я принял решение, я уже больше не сомневался. У меня не было пути назад. Я сосредоточился на хоккее. И, считаю, у меня это неплохо получилось. Конечно, когда тебе 17, ты мыслишь совсем по-другому и у тебя есть драйв. Сейчас я не знаю, убежал бы я или нет. Думаю, да. Но это было бы уже сложнее.

20 долларов в кармане

- Как ваши родители это пережили?

– Это было очень тяжело. Поэтому я им не говорил. Если бы я сказал, то они бы никогда меня не отпустили. Для них это был шок. Они пытались вернуть меня домой, и были очень расстроены. Хотя у меня пока нет детей, но я хорошо понимаю чувства родителей в тот момент.

- Как они узнали, что вы остаетесь в Канаде?

– Я позвонил им. Мой отец собирался забрать меня из аэропорта. Он спросил: «Что происходит? Где ты? Что-то с самолетом?» Я ответил: «Нет. Просто я остаюсь здесь». Я помню до сих пор. У меня было в сумке 20 долларов. Это все, что я имел.

- И как вы выжили?

– Я пошел в казино.

- Серьезно?

– Да. Было невероятно. Жаль, вы не видели (смеется). Нет, конечно. Мне помогли люди в Калгари. Чешская семья. Они очень заботились обо мне, и мы до сих пор дружим. Я мог быть на улице, спать в парке на скамейке, но мои друзья этого не допустили.

- Как вы их встретили?

– Во время того турнира, мы познакомились через общих знакомых.

- То есть, вы, в принципе, устроились нормально.

– Да. Но, понятно, что с двадцатью долларами в кармане я мало что себе мог позволить. До драфта я должен был играть по юниорам, скауты устроили меня в Сиэтл. А затем я уже выступал в НХЛ.

- По-прежнему не могу поверить, как вы все это провернули.

– Я тоже. Но на тот момент, когда я только перебрался за океан, мне просто нужна была крыша над головой. Я жил дома у чешской семьи, она довольно обеспеченная, то есть для них не было проблемой – помочь мне. А когда я стал играть в НХЛ, уже мог сам позаботиться о себе.

- Но до этого-то ели нормально, так?

– Да. Я пил воду и ел хлеб с солью (смеется). В «Сиэтле» я уже получал зарплату, так что мог позволить купить себе одежду и еду. Конечно, у меня не было таких больших вечеринок, какие проходят в Москве. Но Макдональдс – тоже был «вариант».

Бежал не в ту страну

- Как у вас обстояли дела с языком?

– Вообще в школе я учил русский. Поэтому в Канаде я расстроился из-за вас, ребята. Приехал и первым делом спросил: «Эй, кто-нибудь здесь говорит по-русски?..» – «Нет? Видимо, я бежал не в ту страну…» (смеется). Надо было ехать в Россию, в Москву.

- Действительно, большой промах.

– Очень. На самом деле, у меня было преимущество в том плане, что я был еще совсем молод. Когда я только там оказался, я знал всего пару слов, но через 5-6 месяцев у меня уже не было никаких проблем в общении.

- Русский еще помните?

– Немного. «Извините меня. Пожалуйста. Учительница русского языка. Я. Забыл. Дома. Учебник». «Почему?..» «Потому што I’m дурак» (произнес все по-русски) Видите, я готов ехать в Россию. Мой брат, кстати, раньше хорошо говорил по-русски, я слышал, как он общался. Он же играл год в Нижнекамске.

- Понравилось ему там?

– Да, он, в принципе, был доволен. Я имею в виду не городом, а вообще. Он сказал, что это был для него хороший опыт.

- Мне говорили, что несколько лет назад в Нижнекамске практически не было приличных магазинов с продуктами. Что вам рассказывал брат?

– То же самое (смеется). Там не очень много всего. Он был несколько удивлен, но, в общем, знал, куда он ехал.

Я же не бегал за Гретцки

- Поначалу в НХЛ у вас были не очень хорошие результаты, не привыкли к стилю игры?

– Первые два года я еще не был готов выступать на таком уровне. Просто в Ванкувере хотели, чтобы я сразу заиграл, потому что у меня был очень высокий номер драфта – второй. И они чувствовали некоторое давление. Они выбрали меня, и им было нужно, чтобы я тут же начал показывать результат. Я тоже этого хотел. Но смог заиграть на уровне только через пару лет.

- Кто вам помог?

– Бог.

- Но в клубе вам говорили: «Ты должен забивать больше, должен сделать то и это…»

– Больше – во второй год. Просто было тяжело, потому что от высокого номера драфта высокие ожидания. Причем оправдать их нужно сразу. Я знал, что я хороший игрок. Но это большой шаг – переход из юниоров в НХЛ. К тому же, я проводил не так много матчей на тот момент.

- Что за история с клюшкой Уэйна Гретцки?

– О, вы готовились к интервью.

- Ну как иначе.

– Я еще играл за «Ванкувер». Это было после седьмой игры плей-офф. Мы уступили. Знаете, когда я рос, Уэйн был просто героем для меня. Любимым игроком. Поэтому после матча, когда мы пожимали друг другу руки, я попросил его клюшку.

- Но фанатам это не понравилось.

– Мне кажется, это довольно глупо. Я бы еще понял их чувства, если бы, я во время игры бегал за Гретцки и просил его клюшку. Но это было уже после матча. Ведь в футболе это такая распространенная вещь. Игроки меняются майками. Я думаю, обменяться клюшками в хоккее – абсолютно нормально. Просто мы проиграли. И фанаты были расстроены. А в газетах искали, за что зацепиться.

Гребешков

- Гребешков рассказывал…

– (перебивает) Кто?

- Бывший защитник «Эдмонтона», игрок сборной России. Он рассказывал, что Пэт Куин постоянно путал фамилии и называл его Грабовским.

– Я работал с Куином. Он задрафтовал меня. Но мне повезло, тогда все было нормально. Пэт называл меня по имени: «Пе-е-етр, забей пару голов, сделай что-нибудь…» (смеется).

- Но Гребешков говорил…

– (перебивает) Вот странное имя. Я бы тоже не запомнил. «ГРЕ-БЕШ-КОВ, могу я называть тебя по-другому?..», «Эй, ты, не возвращайся, если не забьешь, Гребешков!..» (смеется). Это вообще имя или фамилия?

- Фамилия. Его зовут Денис.

– Денис Гребешков? Теперь я знаю, почему тренер путал его. «Уходи отсюда, Гребешков…». Так что же он говорил вам?

- Что Пэт на собраниях часто рассказывал веселые истории из своей тренерской практики. Вам тоже?

– Нет, мне Куин ничего такого не рассказывал. Но вот, если я встречусь с Гребешковым, все может быть по-другому. Где он сейчас играет?

- В СКА вместе с чехом Прухой.

– Да? Теперь я обязан встретиться с этим парнем. Все. Поеду играть в Россию (улыбается).

Гуляли с Ягром до двух часов ночи

- С Ягром вы в каких отношениях?

– В хороших. Я знаю его с детства, мы постоянно играли друг против друга. Потом два года выступали вместе в «Питтсбурге».

- У него была забавная прическа. У вас тоже?

– У меня были длинные волосы, но не настолько. Ягр же походил на белку (смеется).

- Правда, что Яромир все делает на свой лад: ребята выполняют одно, а он занимается чем-то другим?

– Да. Он это любит. Когда все спят, Яромир тренируется, когда все тренируются, Яромир расслабляется. Очень хороший парень. Просто иногда мыслит по-своему.

- Это сложность для партнеров?

– Нет. Он хорошо играл. Так что, мог делать все, что хотел.

- Но, то есть не было такого: «Почему ты спишь, когда я не сплю…».

– Нет. Я жил с ним в одном номере. Помню, он мог не спать до двух или трех часов ночи, но он отсыпался после тренировки. Когда я был моложе, мне тоже нравилось вести такой режим. Я тренировался, затем приходил домой, спал пару часов и шел гулять. Так мы проводили время вместе в Питтсбурге. Мы выпивали чуть-чуть: одно-два пива и шли гулять. В два часа ночи возвращались домой. Спали до 9-10 утра, отправлялись на тренировку. Потом возвращались и ложились спать. Хорошее было время.

В Питтсбурге стучал кулаком: «Покажите мне деньги»

- Помните четыре овертайма против «Вашингтона?»

– Да. Это было невероятно. После очередной двадцатиминутки на трибунах многие уже спали, дети – точно. Но мы выиграли, я забил в дополнительное время. Очень здорово, что в НХЛ нет послематчевых буллитов и прочих глупостей.

- После матча могли дышать?

– Да, немного. Но, помню, когда мы ехали в автобусе в аэропорт, практически никто не говорил. Все просто сидели. Матч отнял столько сил.

- В Питтбурге прошли ваши лучшие годы?

– Да, если говорить именно об игре. Мне очень нравился тот хоккей, который мы демонстрировали. Но все же для меня был лучше всего Нью-Йорк. Когда я только приехал туда, надеялся, что меня обменяют. Потому что этот город был слишком большим для меня. Сначала у нас была возрастная команда, так что после тренировки каждый шел по своим делам. И я находился один в центре Нью-Йорка. Чувствовал себя несколько потерянным. Потом привык.

- Что за недопонимание у вас возникло с руководством «Питтсбурга»? Вы почти год в НХЛ пропустили.

– Контрактные разногласия. Клуб предложил мне определенную сумму денег, я считал, что она занижена. Менеджмент так не думал. Я же хотел больше. Сидел и стучал кулаком по столу: «Покажите мне деньги! Ну же!» (смеется). За карьеру у меня было много подобных споров.

Всю жизнь чех

- Почему вы сменили гражданство?

– Я по-прежнему чех. Просто в 1993 году я стал еще и гражданином Канады. В этой стране можно иметь двойное гражданство.

- Но почему вы приняли такое решение?

– Когда я бежал, сразу подал запрос на гражданство. Почему нет? Я не хотел ничего терять. Я оказался в Канаде, мне нравится эта страна. И на тот момент я не знал, вернусь ли я домой, что будет.

- Вы играли за сборную кленового листа, но потом все же предпочли чешскую команду…

– Было здорово играть за сборную Канады. Там любят хоккей так же, как и в России. Хоккей – это все, он – везде. Я не мог договориться с «Ванкувером» о новом соглашении. А в этот год как раз была олимпиада в Норвегии. У меня спросили: «Хочу ли я играть за Канаду». Я ответил: «Да».

Но я родился в Чехии, я всегда был чехом и никогда не претендовал на то, чтобы быть канадцем, это было бы глупо. Другое дело, если б я переехал в страну кленового листа, например, в пятилетнем возрасте, и ничего бы толком не знал о родине. Но я вырос в Чехии. И всю жизнь собираюсь быть чехом.

Сделаю тату: «Был на чемпионате мира в сорок лет»

- Вы по-прежнему делаете какие-то сумасшедшие вещи?

– Да. Постоянно.

- Например?

– Прыжок с парашютом или банджи-джампинг. Я прыгал в Вегасе.

- Там обычно женятся.

– Да. Но это я сделал позже.

- У вас есть тату, напоминающее о Вегасе?

– Нет-нет. Я думал о татуировке, но пока считаю, что это не для меня.

- Если вдруг соберетесь делать, что это будет? Рисунок, надпись?

– Наверно, надпись. Набью: «Был на чемпионате мира в 40 лет» (смеется).

- Какая, кстати, у вас была реакция, когда Гадамчик вам позвонил?

– Я был несколько шокирован. Знаете, в моем возрасте немного людей вообще играет в хоккей, не говоря уже о том, чтобы ездить на чемпионаты мира.

- Сразу согласились?

– Я так удивился, спросил: «Вы шутите или нет?» Договорились встретиться на следующий день. У немного подискутировали, после чего я решил попробовать сыграть.

Быть живым или быть при деньгах

- К вам такие игроки как Фролик на «ты» или на «вы» обращаются?

– Конечно, только на «ты». Да и, как говорят, возраст не настолько важен, как то, как ты себя чувствуешь.

- Российские журналисты рассказывали, на этап Евротура в Брно вы приезжали на «Бэнтли»?

– Да. Машины – это просто мое хобби. Не самое лучшее увлечение, конечно. Но я люблю автомобили. Летом мне нравится ездить на «Феррари». А для зимы хорош «Бэнтли».

- Часто вас полиция останавливает?

– Да, постоянно, к сожалению. Но в этом году мне повезло, я попадался реже. Я люблю скорость. Когда езжу один, часто гоняю.

- Это опасно.

– Я знаю. Но я езжу по трассам, где можно развивать высокую скорость.

- Вы пока так и не доехали до России. Ярославская трагедия повлияла на ваше мнение?

– Буду с вами честен. На данный момент это одна из самых главных причин, почему я ни разу не приехал в Россию, хотя имел очень много возможностей. Я не люблю летать. Мы много времени проводили в воздухе в НХЛ, но там очень хорошие самолеты. О российских, к сожалению, я слышал много страшных историй. Я знаю, что сейчас многое меняется. Но в Ярославле произошла большая трагедия. Понимаете, иногда деньги – это не все. Конечно, нам всем они нужны, мы все их любим. Но если выбирать: быть живым или быть при деньгах – я выберу первое.

Я играл один сезон с Яном Мареком в Праге. И я знал, как сильно он боялся летать. По большей части он только об этом и говорил. Но при таких деньгах, какие ему платили, сложно было уехать. Но летом, когда у Яна родился ребенок, они с друзьями отмечали это событие. Марек сказал: «Все, это точно мой последний год в России».

Где мое печенье?

- Вы играли с Каспарайтисом. Дарюс – неординарная личность.

– Прекрасный парень. Веселый. Когда я с ним играл, он был гораздо спокойнее, чем в начале своей карьеры – в «Айлендерс».

- На каком языке вы общались?

– На английском. Ну, по крайней мере, я говорил по-английски, а он – не знаю…

- Сергей Петренко рассказывал, что в «Динамо» Дарюс подходил и все время говорил: «Попробуй литовское печенье, мне привезли, очень вкусное!». Вам не предлагал?

– Нет, ничего такого. Думаю, я должен серьезно с ним поговорить. Где мое печенье? Я по-прежнему жду. Поэтому до сих пор играю. И еще я должен встретиться с этим… с Гребешковым!

- А если серьезно, что вас все еще держит в игре?

– Я по-прежнему люблю хоккей. Когда я вернулся из НХЛ, то сказал, что буду играть еще год или два. И все. Я немного устал на тот момент. За океаном ты проводишь по восемьдесят матчей плюс плей-офф, то есть иногда сто игр за сезон. А в Европе – всего пятьдесят матчей. Это ощутимая разница. И я до сих пор могу играть. Когда почувствую, что все, я не в состоянии выходить на лед с молодыми ребятами, будь то вторая игра в сезоне или двадцатая, я завершу карьеру. Но сейчас я наслаждаюсь каждой минутой.

Фото: Елена Руско